Утраченные победы

Полковник Мартынов

  Геннадий Юрьевич возвращался в свою квартиру на Арбате из госпиталя. В ноябре 1941г. он был тяжело ранен при обороне столицы и был отправлен в «пироговку». После почти двухмесячного лечения был признан годным к строевой и выписан по месту прописки. Командиры его должности всегда ждали назначения или, точнее сказать, вызова в «кадры».
  Поднимаясь по давно знакомой лестнице, он останавливался на предлестничных площадках, и его мучила лишь одна мысль, что его сейчас никто не встретит, а будет лишь пустая его трехкомнатная квартира, за долгие месяцы запустения пропахшая сыростью и пыльной прохладой запущенности без человеческой ласки и тепла.
  Мартынов посмотрел на пыльное зеркало в прихожей, на потускневшие полы, когда-то отражавшие блески вошедшим от яркого света солнца.
  Его жена, Селегина Анна Васильевна, очень любила, чтобы в квартире все сияло и пахло свежестью. Они познакомились в 1923 году. Он и его пятеро однокурсников закончили академию им. Фрунзе и, немного приняв в ресторане, пошли прогуляться по вечерней Москве. Так за веселыми разговорами и воспоминаниями об учебе незаметно очутились на Арбате.
  Неожиданно впереди раздались женские вскрики и зов о помощи. Гена с друзьями остановились, стали всматриваться в даль улицы, но ничего не заметили, кроме темных проемов в станах домов, и до них дошло, что это дворы. Они резко сорвались с места и побежали на доносившиеся зовы о помощи. Мартынов резко свернул в левый проем дворового перехода и чуть не сбил плачущую в ладони, которыми она прикрывала свое красивое лицо, с огромными, как море, глазами, с большими густыми ресницами, девушку. Мартынов нежно, чуть прикасаясь правой рукой, обнял всем телом дрожащую девушку за правое плечо, а левой нежно отнял ее влажные от слез руки.
  - Девушка, девушка, что с вами произошло? Кто вас обидел? - полуприсев и глядя ей в глаза, спросил он.
  - Я! Я! A-а! Они схватились за мою сумочку! Один меня держал сзади, а другой левой рукой держал мою правую кисть, а правой вырывал ремешок сумочки из моей кисти, - заикаясь сперва, но, осознав свою безопасность, видя перед собой крепкого, симпатичного офицера, заговорила внятно и разборчиво.
  - А почему вы одна в такой поздний час на безлюдной улице?
  - Я преподаю физику и математику в школе, а сегодня у меня факультатив для особо одаренных по математике, затем был разговор с одним из родителей неуспевающего ученика.
  - Вот теперь мне все понятно. Сейчас дождемся моих друзей, и мы проводим вас до дома.
  - А где ваши друзья?
  - Они побежали за вашими обидчиками. Есть надежда, что вернут вашу сумочку.
  - Да как же они ее вернут? Они ведь эти наши дворы не знают.
  - Не беспокойтесь! Они вернут. Это лучшие разведчики во всей Красной Армии или одни из лучших, - улыбаясь во весь свой белозубый рот, заверил Гена.
  - Ну, тогда я спокойна за свои вещи. Главное, тетради моих учеников вернуть, да ключи от квартиры.
  В проеме напротив появились фигуры, своими движениями тел и взмахами рук что-то показывали сами себе. Доносились их глухие голоса и хохот. Мартынов сразу узнал своих друзей, явно довольных и разгоряченных своим преследованием. Чем ближе они приближались, явно не торопясь и смакуя произошедшее, начала доходить их связная речь.
  - Саня, ты что упал, не добежав до них двух метров?
  - Ха-ха-ха! Опять будете смеяться, но я запутался в полах своей шинели, будь она неладна, - Саня сам занялся и заразил всех своим молодым громким смехом. Они четверо встали в круг и, хлопая себя руками по коленям, громко смеялись.
  - Эй, разведчики! Долго мы вас еще будем ждать?
  - Все, Гена, идем! Слушай, мы сейчас тебе такое расскажем. Та сам с уморы умрешь.
  - Ладно, ребята, давайте посмеемся в общежитии. А сейчас нам нужно проводить эту прекрасную незнакомку до ее квартиры.
  - Ну ты даешь, Гена. За эту вечность, которую тебе предоставила судьба, ты даже не узнал у очаровательного создания природы имя?
  Они стояли, держа друг друга за руки, чуть улыбаясь, и странным блеском в глазах смотрели друг на друга, ничего не слыша вокруг.
  Краем уха Мартынов услышал смех своего друга, быстро вышел из оцепенения и спросил девушку:
  - А действительно, мы с вами даже не познакомились. Как вас зовут? Меня Гена.
  - Меня зовут Аня.
  - Вот теперь порядок. Меня зовут Саша, Ваня, а это Серёга с Жорой. Ну, мадам, ведите нас, а мы присмотрим за вашей безопасностью. Кстати, Жора, сумочку отдайте девушке, пожалуйста,   - Саша принял сумочку у Жоры и вручил ее Анне.
  - Пошли, мальчишки! - она взяла Мартынова под руку. Он как-то смутился, не ожидая такого, она заметила и свободной рукой подхватила Сашу. Со всех сошла раскованность. Анна развернула своих кавалеров в сторону, откуда они только что пришли. Жора с Ваней прихватили своих друзей. Кто-то опять весело заговорил и отдаляющаяся пятерка весело, громко засмеялась.
  Так за шутками и разговорами подошли к большому высотному зданию. Анна остановила веселую компанию возле высокой арки с железными, коваными узорами. Откуда-то появился дворник, увидел Аню, поздоровался и открыл ворота.
  - До свидания, мальчики! Вот я и дома, приглашаю в эту субботу всех в гости. У меня будет День Рождения. Я вас познакомлю с отцом. Сразу предупреждаю, он генерал-лейтенант. Это чтобы не было недоразумений. А Вас, Геннадий Юрьевич, прошу персонально. Приходите, пожалуйста, я буду Вас ждать.
  - Я, Анна, приду обязательно.
  - Ну, Гена, везучий ты. Нам даже не оставил никакой надежды, - заметил с грустью Саша, и все молча согласились.
  - Не завидуйте, друзья, давайте потопали до общаги. Еще около часа ходьбы. До свидания, Аня! Я непременно приду к Вам на День Рождения и познакомлюсь с Вашим отцом.
  Он с друзьями действительно пришел к Анне на День Рождения с огромным букетом роз. У Селегиных было много гостей и сослуживцев генерала. Это немного смущало молодых офицеров, но потом, после пятой рюмки водки, они уже лихо вытанцовывали под звуки патефона с подругами хозяйки дома. Мартынов не оставлял именинницу одну ни на одну минуту. Они то танцевали, то о чем-то серьезно разговаривали. За столом он подавал ей разные яства, что-то весело шептал ей на ухо, и она весело смеялась. Глядя на эти два красивых, влюбленных лица, заразительно смеющихся, все сидящие за столом тоже смеялись вместе с ними, даже не зная причин их смеха.
  Потом они стали встречаться чаще, затем уже не могли жить друг без друга и через год поженились.
  Из друзей по Академии были только Саша и Жора. Они служили в Белоруссии. Иван с Сергеем на Дальнем Востоке в Приморском крае. Василий Арнольдович, видя отношение своей дочери к Геннадию, оставил служить его в Московском округе. Он командовал уже батальоном, принимал участие в больших войсковых учениях.
  Саша рассказывал о Дальнем Востоке без умолку, о реке Амур, озере Байкал, о городе Владивостоке, о гавани с большими линкорами, подлодками.
  Жора говорил, какие большие березовые рощи в тех краях, где расположен их полк, что очень много болот, какие в Белоруссии добрые, отзывчивые люди. О строительстве укрепрайонов с огромными железобетонными дотами, какие новые быстроходные танки, самолеты.
  Две недели их отпуска прошли быстро, как будто их и не было. Мартынов с Аней с большой тоской провожали их. Геннадию тоже не терпелось в дальний военный округ, но тесть был против. Он говорил, что здесь он получит больше, чем на периферии.
 Телефонный звонок разбудил Мартынова от воспоминаний прошлого в настоящее. Он неторопливо встал.
  - Мартынов у аппарата.
  - Вас потревожили из Наркомата по кадрам майор Осипов.
  - Я Вас внимательно слушаю, товарищ майор!
  - Товарищ полковник, Вам следует завтра, то есть в среду к 11 часам прибыть к начальнику по кадрам, полковнику Архипову Аркадию Егоровичу.
  - Я Вас понял, товарищ майор. До свидания! - и Геннадий Юрьевич, задумавшись на секунду, плавно положил трубку на рычаг телефонного аппарата.
  «Знать бы, зачем я им понадобился, - подумал он, - хорошо, если за назначением на фронт. А вдруг опять что-нибудь на тестя накопали? Неужели мало им, что я потерял жену, а он - дочь. Впрочем, сам-то он жив или нет?».

Арест

  Василия Арнольдовича Селегина арестовали летом 1937 года, за связь с маршалом Тухачевским и Якиром. Он поначалу этому не придавал большого значения, так как подолгу преподавательствовал в Академии имени Фрунзе. На военной кафедре своим слушателям он преподавал «Тактику ведения боя сухопутных войск». Многие методы, внесенные им, конечно, с разрешения высшего командования, очень заинтересовали маршала Тухачевского.
  Нарком всегда старался поддерживать различные новинки в технике и нововведения в теоретических и стратегических изменениях, видя в них пользу для «РККР» и развития командного состава. А когда он сделал ставку на танки и механизированные войска с учением кавалерийских войск, он нажил себе врагов в лице маршалов и первых лиц в государстве Буденного и Ворошилова. Первый удар был нанесен по авторитету Тухачевского в войне с Польшей.
  Когда группировка Тухачевского прорвала оборону Пильсидского, он приказал Буденному и Ворошилову ударить во фланг польской армии, а они этого не сделали. Нарком попал в окружение и ценой больших потерь в технике и людском составе, вывел войска на свою границу. После такого поражения авторитет его покачнулся. Все, что у него оставалось, это подавление восстания матросов Кронштадта и крестьян Тамбовской губернии. Но это был русский народ. И большой славы в народе они не принесли, да и эти события старались сильно не афишировать, а победа над поляками давала ему очень многое.
  Селегин вспоминал эти события, сидя в автомобиле, в кругу трех пыхтящих амбалов, не проронив ни единого слова, пока его везли до Лубянки. В мертвой тишине, не считая рева двигателя на подъемах, они подъехали к высоким железным воротам, взвизгнули тормоза, машину слегка качнуло. К машине подошел офицер в форме НКВД. Сидевший впереди приоткрыл окно, протянул бумаги подошедшему. Он их внимательно изучал, то и дело заглядывал вовнутрь салона на сидевших в нем людей. Селегин сразу догадался, что это обычная процедура больше для его персоны, судя по спокойному поведению своих сопровождающих.
  Тяжелые железные ворота медленно со скрипом начали открываться, как ножом режа сердце Василия Арнольдовича. А когда они также со скрипом закрылись за ними, он понял, что больше он отсюда не выйдет.
  Поднимаясь по ступенькам до нужного этажа, где находился кабинет следователя, он все время думал. Мысли путались, не находя причины для его ареста. В этом-то он точно не сомневался. По мере своего военного преподавания в Академии ему приходилось тесно общаться со многими политиками и военными, многие из которых были арестованы и высланы за пределы страны - это Троцкий, Пастернак, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Тухачевский, Якир и многие другие, но эти были из самой власти. Вот это его больше всего пугало. Он очнулся от дум, наткнувшись на впереди идущего сопровождающего. Он поднял глаза, прочитал табличку на двери: «Следователь по особо важным делам майор Коробко В.В.», Он помнил эту фамилию по газетным статьям о громких раскрытых делах, о «врагах» народа.
  Громила постучал в дверь огромным, как кувалда, волосатым кулаком Опалый генерал еще дома удивился его размерам тела, а особенно головой, которая словно росла из плеч - одним словом громила. Такой по приказу начальника сделает все. Такие думать сами не умеют. Они тупые с рождения. Другого он так и не запомнил особо, да и мысли были заняты совсем о другом. За дверями началось какое-то движение.
  - Заходите, - донеслось из-за дверей.
  - Товарищ следователь, задержанный Селегин доставлен по Вашему приказанию, - открыв дверь, доложил громила.
  Селегина еще больше насторожила эта официальность по отношению к нему. Звание не назвал, как-будто он уже разжалованный и не представили по имени и отчеству.
  - Давай, Петро, заводи его, а то я уже заждался. Сами подождите за дверями, - сказал следователь и сотворил подобие улыбки, потирая ладони.
  Громила взмахом левой руки пригласил задержанного войти, а сам, обойдя его со спины, вышел, прикрыв за собой дверь.
  Василий Арнольдович осмотрел кабинет скорее профессионально, чем от любопытства. По обстановке в рабочем кабинете многое можно было узнать о его хозяине. Например, к чему больше склонен его обитатель - к удобствам или к работе. В кабинете не было ничего лишнего; Шкаф с полками под папками и книгами. Книги были не новые. По ним было видно, что переплеты помяты. Это говорило о том, что ими частенько пользуются. Скорее это книги по юриспруденции и криминалистике. В углу стоял сейф с ободранной серой краской, несколько стульев, два окна с решетками с наружи и синими шторами. Стол был среднего размера. У него самого такой стоял на кафедре, с двумя тумбами под ящики, покрыт зеленым сукном. Слева и справа аккуратно сложенные стопки папок, с краю стоял графин с водой и стаканом. По середине ближе к краю от следователя стояли карандаши и пресс-папье с ручками. Затем справа от него стоял стул, видно для посетителей типа Селегина. Все это говорило о том, что в кабинете работал человек, для которого работа была на первом месте, а потом уже удобства и прочее. Селегин оценил его не дорогой, но хорошо ухоженный костюм и белые обшлага рубашки, выступавшие из-под рукавов пиджака, с недорогими запонками и синий с голубоватыми полосками галстук. Последнее указывало на женское присутствие. Только женщина могла правильно по цвету подобрать галстук к костюму и запонкам, и когда Селегин увидел обручальное кольцо на руке, сомнений больше не было.
  Лицо следователя было круглое, слегка опухшее, чувствовались бессонные ночи. В то время это было не в новость, так как Сталин любил работать до поздней ночи. Естественно, все службы под это подстраивались, не дай Бог понадобятся ему. Лоб следователя сливался с залысиной, потому казался большим. Глаза умные, пронизывающие, чуть прищуренные, но это скорее психологический прием для допрашиваемого. Нос прямой, притупленный на конце, рот постоянно ухмыляющийся с сжатыми тонкими губами, словно всегда знает подвох со стороны допрашиваемого.
  - Здравствуйте, дорогой Василий Арнольдович! А я Вас просто заждался, - убрав не понятную заискивающую улыбку поприветствовал он Селегина, - Меня зовут Коробко Владимир Викторович, следователь по особо важным делам.
  - Добрый день. Хотя навряд ли его назовешь добрым, Владимир Викторович. Я хотел бы узнать, почему меня доставили к вам на Лубянку? В чем меня подозревают? Я знаю, что сюда по пустякам не вызывают, тем более под охраной, - задал вопрос Селегин, надеясь на прояснение, чтобы знать, к чему нужно быть готовым.
  - Да ничего серьезного, Василий Арнольдович. Есть кое-какие формальности, разберемся в них с вашей помощью, и если Вы не причастны к ним, спокойно пойдете домой, - отвечая на вопрос Селегина, он уже не смотрел на него. Он что-то писал на форматном листе и лишь мельком взглянул на него, заканчивая ответ. Закончив писать, он выпрямился, впился глазами в глаза Селегина. У генерала пробежала дрожь по предплечьям рук. Он почувствовал не хорошую, губительную ауру в этом взгляде следователя. Генерал взял себя в руки и приготовился к самому худшему.
  - Я весь во внимании, Владимир Викторович, - твердо и внятно, без дрожи в голосе ответил Селегин.
  - Первый вопрос к вам. Когда к власти пришло Временное правительство во главе с Керенским, вы один из многих высших офицеров поддержали его политику о продолжении войны с Германией, так сказать до последнего конца? - спросил Коробко и опять пронзил Селегина уже прищурив глаза.
  - Да, это правда. В то время это было правильное решение. В Германии назревала революция и в Генштабе считали, что немцы предложат мир на взаимно выгодных условиях. К тому же на тот период не было другой власти с такими полномочиями, какими обладал Керенский.
  - Значит вы согласны с такой постановкой вопроса?
  - Да.
  - Второй вопрос. Когда к власти пришли большевики и Ленин предложил мир с Германией, вы, насколько нам известно, тоже были против?
  - И это правда. Россия по контрибуции после заключения мира теряла большие территории в Белоруссии, Украине, а это наши соотечественники, - с неподдельным удивлением на постановку такого важного для него, русского офицера, вопроса ответил Селегин.
  - Значит, вы были против ленинского тезиса «Декрет о мире» и признаете это?
  - Да, если при этом мы теряли территории, принадлежащие России.
  - Выходит, Василий Арнольдович, вы входили в коалицию Троцкого и его окружения. Скажите, в каких отношениях вы были с Львом Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Бухариным? - следователь задал вопрос и искоса взглянул на опального генерала.
  - Я не пойму, Владимир Викторович, к чему вы клоните? Естественно, по долгу моей преподавательской службы, мне приходилось встречаться со многими руководителями правительства. Но это никоим образом не связано с политикой, которую пропагандировали названные вами лица, - он запнулся, понял, что дает почву к размышлению.
  - А это существенный факт! Зная, чем они занимались, эти «Враги народа», вы не поставили в известность органы НКВД, - закончив последнюю фразу, Владимир Викторович почувствовал своим нутром, что дело встает в нужное ему русло.
  - Позвольте, товарищ Коробко, но тогда они были честными товарищами и занимали высокие посты в нашем правительстве. А разногласие есть в любом вопросе. Только нужно найти правильное решение, которое устроит всех, - ответив на этот вопрос, он ясно понял, что майор заставляет его оправдываться, а это плохо.
  - Поэтому и были долгое время честными, потому что такие, как вы слепо смотрели на их высокие должности и шли в разрез с Ленинской, а затем и Сталинской политикой. Вы же были согласны с Бухариным в вопросе «О частной собственности»?
  - Да.
  - А значит были против коллективизации?
  - Да. Это лишало крестьян свободы выбора ведения хозяйства. Зажиточный крестьянин, умеющий вести хозяйство и получать с этого доход должен поделиться с бедным, то есть с лодырем, которому лень работать.
  - Понятно. Как дворянин вы поддерживали кулачество?
  - Да причем здесь кулачество? Я за крестьянина, который крепко стоял на ногах и имел хорошее хозяйство.
  - А кто не умел, должны были батрачить на него? Я правильно вас понял?
  - Да. Можно понимать и так.
  - Понятно. Что еще кроме этого обсуждали с вами Троцко-Зиновьевские организации? Как они хотели сместить товарища Сталина, и какая ваша роль была в этом? Вы же наверняка присутствовали при таких разговорах и поддерживали их? Отпираться не нужно, у меня есть протоколы допросов, в которых указано прямое участие вас в них. О том, что вы лично высказывались против продразверсток, колхозов и сельсоветов, - Коробко закончил и строго, уже как обвинитель конкретного дела, сложил назад протоколы, предъявленные Селегину, в уже старые дела осужденных когда-то знакомых ему товарищей.
  - Но это оговор, товарищ Коробко!
  - Не товарищ, гражданин Селегин, а гражданин следователь, - строго прервал Коробко уже подследственного.
  - Послушайте меня, гражданин следователь, это совершенного не правильно сформулировано. Это были просто дискуссии, не имеющие под собой никакой почвы, - Селегин уже заметно нервничал.
  - Значит политику партии и товарища Сталина вы обсуждали? - не давая собраться Селегину, задал вопрос Коробко. Профессиональное чутье ему подсказывало, что обвиняемый поплыл. Теперь нужно поставить грамотно нужную сеть.
  - Да. Я же уже говорил, что это были частные беседы в рамках закона, - Василий Арнольдович понял, что его уже ничто не спасет. Просто он попал в репрессивный план ареста.
  - Хорошо. Допрос на сегодня окончен. Подпишите вот здесь и здесь, - Коробко развернул протокол на пяти листах Селегину и придвинул пресс-папье, - в конце напиши: «С моих слов записано верно», - и начал подавать ему листы.
  Селегин был настолько утомлен допросом, что нервно пробегал строчки за строчкой. Почерк у Коробко был не везде разборчивый. Василий Арнольдович спрашивал, что написано там, где он не особо вникал в смысл написанного. Коробко, привыкший к таким поворотам, быстро объяснял. Когда лист подписывался, он отработанным движением руки, двумя пальчиками выдергивал его, смотрел бегло на подпись и укладывал в уже готовую папку. Забирая последний лист протокола, он зычно позвал:
  - Петро!
  - Слушаю Вас, товарищ майор! - не смотря на свое огромных размеров тело, быстро вошел громила и встал по стойке «смирно» возле закрытой за ним двери.
  - Петро, уведи гражданина Селегина в камеру для подследственных. Не забудьте покормить, завтра он мне понадобится, - отдавая приказ конвоиру, Коробко на них не обращал никакого внимания, так как убирал в это время папку в сейф, гремя ключами в замочной скважине.
  - Встать! - грубо сказал Петро.
  Селегин даже вздрогнул от неожиданности.
  - Лицом к стене, - снова приказал Петро, открывая дверь.
  - Пошел!
  Они вышли уже в знакомый коридор. Но теперь он почему-то давил на Селегина, и он ощущал себя каким-то меленьким, никому не нужным человеком.

Назначение

  Полковник Мартынов вышел из дома пораньше, слишком тяжелые воспоминания давили на психику в одинокой пустой квартире. Короткое семейное счастье выпало на их с Аней долю. Буквально через два года после их свадьбы арестовали отца Анны и его тестя генерал-лейтенанта Селегина. И началось незримое притеснение их семьи. Жену под всякими предлогами не стали приглашать на научные симпозиумы по математике и физике, всяческим отговорками продляли срок защиты ее кандидатской диссертации. Отказали в приеме в партию с формулировкой «Дочь врага народа».
  Самого полковника Мартынова под предлогом повышения боевой и политической подготовки, отправили на границу в Белоруссию 030, командиром формирующейся 49-й дивизии. Здесь его и настигла война. Его грамотный выход из окружения в июне 1941 года к городу Смоленку, затем его оборону с последующим ранением, далее участие в обороне Москвы и получение второго ранения были высоко оценены командованием. Он был награжден орденом «Красного Знамени».
  Геннадий Юрьевич не заметил, как прошел две трамвайные остановки. Огляделся и только сейчас до него дошло, что город и люди сильно изменились. Москва как-то посветлела, снег на крышах сверкал отблеском солнечного света, не было видно зениток, окутанных мешками с песком. Люди улыбались, разговаривали между собой. Не было страха в их глазах.
  В его памяти остались еще те испуганные, озирающиеся по сторонам и глядящие с испугом в небо глаза москвичей, ждавшие бомбардировки немецкими самолетами улиц их родного города. Москва тоже выглядела мрачно, закрытые в камуфляжи здания, памятники и другие ориентиры для точного бомбардирования. Даже если и случались одиночные прорывы, то немецкие летчики просто не понимали, над каким районом города они находятся. Ориентиры, которыми их снабжало начальство, не были видны. Мечась в поисках, они попадали в лучи прожекторов ПВО, прорывы были в основном ночью и поэтому, попав в перекрестие прожекторных лучей, летчикам трудно было вырваться. Они становились легкой добычей наших истребителей и зенитных батарей.
  Он помнил парад 7 ноября 1941 года. В этот день был снегопад. Войска ровными рядами шли по Красной площади, не взирая на летевший, забивающий глаза снег.
  Во всем этом была видна какая-то невиданная мощь и всеобщая сила и вера, что враг не только не пройдет, но будет снесен и разгромлен. Он это ясно видел в глазах и в напряженных телах людей, толпившихся на противоположной стороне от Мавзолея Ленина, готовых примкнуть к этим русским богатырям в белых тулупах, шинелях, бурках и идти с ними плечом к плечу.
  Мартынов очнулся от оцепенения, услышав звонок подходящего трамвая, вошел в открывшуюся створку двери. Не найдя свободного места, ухватился за поручни рукой. Трамвай тронулся по зимней, непобежденной Москве. Мелькнула мысль, что расстаются с ней они надолго.
  В раздумье Мартынов сошел с трамвая, в себя пришел возле широких ступеней наркомата обороны. Из высоких двухстворчатых дверей туда-сюда сновали офицеры с очень серьезными лицами. В их движении ощущалась озабоченность и целеустремленность. Геннадий Юрьевич прошел за группой офицеров в большой холл здания.
  - Ваш пропуск, товарищ полковник? -  спросил офицер, преграждая проход к внутренней лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой с голубыми полосками по краям.
  - Меня вызвали в кадры полковник Архипов, - коротко ответил Мартынов.
  - Пройдите в бюро пропусков, товарищ полковник. Это вот здесь, направо, - посоветовал лейтенант и рукой показал направление.
  Мартынов подошел к окошечку, объяснил причину сидевшему внутри капитану, протянул свое офицерское удостоверение. Офицер быстро его изучил, взял пачку бланков пропусков, перетасовал их, словно карты, и протянул пропуск Мартынову.
  Лейтенант посмотрел пропуск с удостоверением и, не дожидаясь вопроса, сам объяснил, где найти кабинет полковника Архипова. Мартынов поднялся по мягкой дорожке на второй этаж, повернул налево и быстро нашел нужный кабинет. Вдоль стены стояли стулья, обтянутые коричневой кожей. Ближе к дверям кабинета Архипова сидели два майора. «Значит я буду третьим», - машинально подумал он и присел через стул в очередь. В проходе все сновали. Офицеры на ходу читали какие-то листы. Один из проходивших полковников оглянулся в его сторону и не останавливаясь,прошел дальше по коридору.
  Геннадий Юрьевич не придал этому никакого значения и начал рассматривать отделку стен и потолков. Он даже начал сопоставлять какой цвет с каким колером перемешан на потолке, каким деревом обиты панели стен коридора. Похоже было на обивку красным деревом, но большой уверенности у него не было.
  - Гена, Мартынов!
  Мартынов тряхнул головой, сбрасывая оцепенение.
  - Сема, ты что ли, даже не верится. Мы с тобой с финской не встречались. Помнишь, тебя осколком садануло. Я думал все, конец. Голова вся в крови и такая белизна лица. Тебя сразу на носилки и в санбат унесли. А потом мне сказали, что тебя в Москву в госпиталь отправили, в тяжелом состоянии.
  - Было, Гена, было. Можно сказать с того света тогда доктора меня вытащили. Почти месяц я плавал между небом и землей. Потом мне сказали, что какой-то профессор сделал обход больных в госпитале. У него была какая-то своя методика по ранению головы. Главврач рекомендовал меня. Не знаю что и как, но через неделю я пришел в себя. Потом врачи мне объяснили, что он с «кремлевки» и лучше его не искать и не трепаться. Просекаешь, что меня с того света достал. Он же самый верх лечит, - он закончил, перейдя на шепот, глядя Мартынову прямо в глаза.
  - Слушай, Сема! А ты что, в комиссары перешел? - спросил Мартынов, заметив петлицы у друга.
  - Да, Гена. После выписки меня вызвали в Главное управление комиссариата, - показал он указательным пальцем вверх, - и там предложили службу в НКВД, за мои заслуги перед Родиной. Ты же знаешь, Гена, от таких предложений не отказываются. За отказ сам знаешь, что бывает, - это Онищенко сказал уже шепотом.
  - Что ты Семен оправдываешься? Я же правила знаю. Давай обнимемся что ли, Сем, - и словно по команде они крепко обнялись и некоторое время так и стояли, пока на них не стали обращать внимание проходящие офицеры.
  - Полковник Мартынов! - раздалось в приоткрывшуюся дверь.
  - Семен! Ты меня дождись. Мне сейчас сюда, а потом это дело нужно отметить, - подмигнул другу Мартынов.
  - Гена, делай свои дела. Вечером я буду у тебя, - Онищенко улыбнулся Вo весь рот и рукой подтолкнул Мартынова к дверям кабинета.
  Геннадий Юрьевич вошел в сравнительно небольшой кабинет, но с внушительно большими окнами, с тяжелыми портьерами и висящими на них розовато-красными бархатными шторами. Слева стоял стол Архипова, к которому примыкали три полированных, сдвинутых в один, стола со стульями, обтянутых кожей.
  Полковник Архипов Аркадий Викторович внимательно изучал какие-то листы с напечатанным текстом, доставая их из красной папки, подписывал и укладывал обратно.
  - Здравия желаю, товарищ полковник! Полковник Мартынов по вашему вызову явился, - доложил Геннадий Юрьевич.
  - Здравствуйте, Геннадий Юрьевич. Проходите, присаживайтесь поближе к столу, - отрываясь от чтения бумаг, предложил Архипов.
  Мартынов присел к столу, облокотившись на него локтями, всем своим видом показывая, что он готов к серьезному разговору. Он обратил внимание, что Архипов был примерно его лет. Голова до блеска была выбрита, то ли он скрывал залысину или поддерживал моду тех времен. Взгляд был проницательным. Лицо было худощавое, скуластое. Вообще даже сидящим можно было предположить, что этот человек стал кабинетным работником не так давно.
  - Геннадий Юрьевич, я просмотрел вашу выписку из госпиталя. По диагнозу вашего лечащего врача вы абсолютно здоровы и годны к прохождению строевой службы. Вы сами как на это смотрите? Готовы? - коротко спросил Архипов.
  «Да, со взглядом не ошибся», - подумал Мартынов про себя.
  - Так точно, товарищ полковник. Готов выполнять любой приказ нашей Родины и командования! - четко ответил Мартынов.
  Архипов пододвинул к себе стопку папок и по одной стал их перекладывать. Нашел нужную папку, остальные положил на место. Открыл ее. Из множества листов он нашел нужный, мельком взглянул в него, а потом на Мартынова.
  - Вот, Геннадий Юрьевич, Ваше новое назначение. Вам присвоено звание генерал-майора. Сегодня в 18 часов вам следует прибыть на Белорусский вокзал. На нем грузятся остатки вашей 149-й стрелковой дивизии для отправки на Ржевско-Вяземский фронт. Там сейчас, товарищ генерал-майор, будет решаться судьба нашей столицы. Ты наверное знаешь, когда наше ноябрьское наступление было остановлено и немцы на московском направлении кое-где потеснили наши войска, обескровленные в ходе наступления, исчерпав все резервы. Немецкие войска группы армий «Центр» на линии Ржев-Гжатск приблизились к Москве на 150 - 200 километров. Учитывая эту угрозу столицы нашей Родины, главное командование решило ударами двух фронтов Калининским генерала Конева и Западного генерала Жукова подрезать, окружить, а затем уничтожить этот выступ противника. Геннадий Юрьевич, вы понимаете, что все сейчас сказанное должно остаться между нами. Я Вам это сказал потому, что доверяю Вам, как проверенному в боях офицеру и человеку. К тому же по прибытии туда, Вы будете знать на много больше меня, - закончил Архипов, протягивая лист с назначением Мартынову.
  - Я все понимаю, Аркадий Юрьевич! Ничего здесь сказанное никто не узнает. А вам большое спасибо, что просветили меня о положении дел на фронте. Я, честно говоря, после госпиталя как в темном лесу. Меня же ранило в середине наступления, а в госпитале старались меня не посвящать в серьезные сводки с фронта. Теперь узнал, почему после такого успеха и..., - Мартынов не договорил, так как увидел, как брови Архипова начали сдвигаться над переносицей, дальше говорить не имело смысла.
  Он вышел на улицу, решил пройтись по магазинам, купить что-нибудь к столу. Дома шаром покати.
  «Была бы Аня», - машинально подумал он и вошел в гастроном. Прилавки были какими-то скудными, были колбасы, консервы, спиртное. Правда сказать, цены были сногсшибательными, так что народу здесь было не много. В основном военные и гражданские, судя по меховым одеяниям, из госслужащих. «Таким война не война. Всегда в своем репертуаре. Кому война — кому родня. Старое дерьмо свергли, новое нажили», — мельком подумалось и ком подкатил к горлу. Он вспомнил жену и ее родителей. «Неужели за такое дерьмо такие хорошие люди уходят, миллионы погибали в гражданскую войну. Значит, все было миражом. Теперь вот эта «элита» безграмотная, с мещанской идеологией будет управлять страной», - снова не сдержался он.
  Он купил три бутылки коньяка, копченой колбасы, соленых огурчиков, зелени, хлеба, кусок сыра и прочей ерунды, лишь бы стол не пустовал. Сел в трамвай и поехал домой.

На фронт

  Мартынов вернулся домой в хорошем настроении. Радовало, что он опять востребован. Получил очередное звание и командование дивизией. Он снял шинель, повесил ее на вешалку. Его словно щипнуло по сердцу пустота на вешалке. Он подавил в себе это чувство одиночества, взял бумажные пакеты с продуктами и пошел на кухню.
  Две бутылки коньяка поставил охлаждаться на подоконник, достал пять картошин, почистил и поставил варить. «Хороша будет под селедочку с салом, под коньячок», - подумалось ему.
  Геннадий Юрьевич открыл консервы со шпротами, маринованные помидоры, огурцы, открыл мясные паштеты, нарезал хлеба. Все приготовленное разложил по тарелкам. Последний штрих - ножи, вилки, ложки. Все готово! Он помыл руки, присел на табуретку, стал ждать друга.
  Онищенко постучал в начале пятнадцатого часа дня. Мартынов открыл дверь и увидел, как всегда, широкую улыбку друга.
  - Ну, заходи, Семен! А то я уже заждался, не знал, что и подумать. Сейчас такое время, что все может случиться, -тоже улыбаясь, Геннадий подтолкнул друга в коридор квартиры.
  - Брось ты, Гена, эти мысли. Если что-нибудь и поменялось бы, поверь мне, я нашел бы способ тебя оповестить, - парировал Онищенко.
  Мартынов, как вежливый хозяин, помог другу снять шинель и повесил рядом со своей. «Теперь вроде не так одиноко», - снова подумалось ему.
  - Ну, Семен Семенович, пошли на кухню, выпьем, перекусим. Помнишь, как бывало в общаге, звон стаканов, шум до потолка и дым хоть коромысло вешай. Интересно, где сейчас Саша, Ваня, Серёга? Живи еще или нет, бродяги? - вежливо втаскивая друга в кухню, напомнил Мартынов их лейтенантскую жизнь.
  Онищенко умылся, присел на стул и молча наблюдал, как Мартынов откупоривал бутылку с коньяком. Наполнили стопки, чокнулись и молча выпили. Геннадий сразу налил и по второй.
  - Давай, Семен, выпьем и рассказывай, что знаешь. Я заметил по твоей реакции, что ты что-то знаешь о ребятах? - просящими - глазами задал вопрос Мартынов. Чокнулись, выпили, молча каждый вилкой зацепил себе закуску. Мартынов предложил закурить. Он специально поторопил друга с ответом, давая ему возможность собраться с мыслями. Он знал, в конторе, в которой служил Семен, многое знали, но не все говорили. В положении, в котором оказалась наша страна и армия, виновные находились очень высоко и малейшая тень, брошенная в их сторону, строго пресекалась карающими органами. Потому Геннадий Юрьевич не торопил друга с ответом, давая ему возможность собраться с мыслями. И, наконец, сказать то, о чем не будет жалеть. Они вышли, закурили по одной папиросе.
  - Хочу тебя, Гена, обрадовать. Что касается Саши Большакова и Вани Гэльского, они так же служат на Дальнем Востоке. Оба командуют полками в звании майора. Сдерживают японцев, чтобы те не ударили нам в спину. Но доподлинно известно, что японцы завязаны войной с американцами и пока не собираются воевать с нами. А вот что касается Жорки Никишина. Все, что известно, когда немцы в июне 1941 года, рассекая 10-ю армию дивизии, общее руководство войсками было потеряно. Большое количество было пленено. Сдавались полками. Паника была бешенная. Поэтому, Гена, концов никаких, следов тоже негде искать, -вкратце изложил Семен и залпом выпил коньяк, не закусывая. Его желваки нервно заходили.
  Мартынов все это испытал сам, и теперь он словно опять оказался там, в июне 1941 года, когда обстановка менялась молниеносно. Поэтому он не встревал со своей дивизией в открытые затяжные бои с противником кроме вынужденных быстрых наскоков с отвлекающими ударами в нужных местах. Затем основными силами он брал нужный объект, пополнял дивизию продовольствием, боеприпасами, машинами и прочими трофеями.
  - Знаю, Семен, я сам был в этом аду, - опустив голову, проговорил Мартынов.
  - Ничего, Геннадий, придет время, все прояснится. Сейчас главное устоять. Враг еще очень силен, на него вся Европа работает, да и что скрывать, много чего нашего на границе досталось. Одних боеприпасов треть от всего, что имеем.
  - Гена, сейчас на политбюро легла огромная ответственность. Нужно в кратчайшие сроки эвакуировать всю промышленность вглубь страны. Ты представляешь, какие это объемы, сотни предприятий вывезти и смонтировать вновь. Уже на данное время многие предприятия выдают продукцию пусть не в полном объеме, но уже работают, и это факт. Многие цеха без крыш, люди живут в землянках, палатках, бараках, не хватает продуктов питания, но, не смотря ни на что, они трудятся по шестнадцать часов в сутки. Есть районы густо населенные, там, конечно, полегче. Людей принимают местные жители к себе в дома, но это, в основном, строители. Они первые эвакуируются, чтобы успеть построить цеха, принять и разместить оборудование, построить жилье для рабочих. Так что, Гена, не все так мрачно. Главное, пережить зиму, а там, летом, все образуется. Наша задача, товарищ генерал-майор, удержать фронт. Люди в тылу это почувствуют, нажмут, откинут все невзгоды, и фронт начнет получать достаточно оружия и амуниции, - говорил Онищенко обо всем этом, наклонив все свое большое тело в сторону Мартынова, с горящими глазами, твердым голосом. Геннадий, словно загипнотизированный словами друга, сам не замечая этого, стал кивать головой, и вера в каждом сказанном Семеном словом росла в нем с невероятной силой, и он верил, что все сказанное его другом есть та реальная сила, которая сломает хребет немецкой военной машины.
  - Ты прав, Семен! Многие не верили, что отстоим Москву. Не только отстояли, но и отбросили, до того не знавшую поражений немецкую армию, - Мартынов вдохновленный словами Онищенко, подкрепил его правду своей, стукнув кулаком по столу.
  Он открыл вторую бутылку коньяка, разлил по стопкам, звонко чокнулись, выпили одним глотком, закурили.
  - Слушай, Семен, мне сегодня к 18 часам нужно быть на Белорусском вокзале. На нем грузится моя дивизия, нас отправляют в район Ржевского выступа, так что можем надолго расстаться. В связи с этим хочу тебя спросить, Семен. Скажи мне, как другу, и в память о моей жене, что с моим тестем: жив, мертв или сидит в лагере? - задал вопрос он, выжидающе посмотрев другу в глаза.
  - А вот это строго между нами. Ни одно сказанное сейчас мною слово не должно выйти отсюда. Дело в том, товарищ мой родной, что твой тесть, генерал-лейтенант Селегин, не подписал признательного приговора. Так что, Гена, можешь гордиться своим тестем, греха на свою душу он не взял, а как другу отвечу на твой вопрос. Ты знаешь, что его арестовали в 1935 году. Тогда брали всех, начиная снизу, кто был каким-то образом связан с маршалом Тухачевским. Эти аресты были предпосылкой к аресту самого первого маршала страны и Армии. Чтобы убрать занимающего такой высокий пост человека, имеющего большой авторитет в Красной Армии и народе, нужны веские доказательные, подкрепленные его соратниками, причины. Поэтому все аресты, все признания арестованных офицеров - всех рангов, в течении двух лет выбитые в Лубянке, сводились к одной цели - свалить Тухачевского. Да и вот еще, Германская разведка прислала компромат на Тухачевского и его окружение. Правда он уже был расстрелян. Ты знаешь, Гена, что Тухачевский был ставником Льва Троцкого, а это очень веский аргумент в пользу обвинения. Дальше сам догадаешься. Так вот, признательные протоколы подписали многие, а отказались не многие. Одним из них и был твой тесть. До меня дошли слухи, что на расстрел его вели два конвоира, сам он видно уже не мог. Все, кто был связан в этом процессе, недоумевали сами, как человек его лет мог вообще выдержать все пытки, и в здравии уже принять смерть как неизбежность. Его ломали полгода. На старике не было живого места, - Онищенко отставил стопку, подвинул граненый стакан, налил по венчику в него коньяку и в три глотка опорожнил его, - вот так, Гена, у нас убирают неудобных в верхах людей, хотя у него самого руки по локоть в крови. Ты знаешь восстание в Кронштадте и Тамбовской губернии, и как Тухачевский их подавил. Насчет Белорусского вокзала можешь не беспокоиться. Я сейчас вызову свою машину, заодно тебя провожу, - он встал из-за стола и пошел в коридор. Вскоре оттуда донесся невнятный разговор, дверь в кухню была закрытой.
  Мартынов сидел обескураженный. В его голове никак не укладывалось, почему чиновники, называя свои посты народными, занимавшие такие высокие посты в государстве, сами написавшие Конституцию и другие законы о правах в стране, сами нарушают их. Имея безграничную власть в стране, подвластные силовые структуры НКВД, ГПУ, НГБ, радио и средства массовой информации, могли оговорить, очернить любого. Переосмыслив это и рассказ Онищенко, он, генерал-майор Красной Рабоче-крестьянской Армии, ужаснулся.
  - Гена, давай еще по одной стопочке, а может и по две. Это зависит от моего шофера. Я ему дал твой адрес, он заедет, и мы поедем на вокзал, - войдя на кухню, чуть запыхавшимся голосом, проговорил Онищенко. Видимо выпитый стакан сыграл свою роль. Они вышли, затем еще выпили. Полковник Онищенко совсем захмелел. Мартынов держался уверенно.
  - Слушай, Сема, а ведь это страшно, то, что мне рассказал, - опершись руками на середину стола, вытянув шею, он на ухо сказал своему другу.
  - Гена, главное не болтать лишнего никому, даже очень проверенному человеку. Компромат, сказанный где-то тобой, может всплыть в любое время. Не болтай никому ничего связанное с политикой и прочей гадостью. Мне можешь, я твой друг, - ответил он и поднял вверх указательный палец.
  Бутылки стояли опорожненные, из закусок там мало что осталось. Два друга, обнявшись, сидели и молча курили папиросы. Какие мысли обуяли их в этот момент, знали только они.
  - Товарищ полковник! - раздался голос шофера.
  - Я здесь, капитан, иди к машине, мы с генералом сейчас подойдем, - громко, а главное трезво, отозвался Семен, - Гена, пошли одеваться, труба зовет, - обратился он к Мартынову.
  - Да, Семен, пора, - они вышли, одели шинели.
  Мартынов последний раз оглядел квартиру, закрыл дверной замок, и они вышли к машине. Вскоре они подъехали через содовое кольцо к Белорусскому вокзалу.

Генерал Селегин

  Лубянка. Москвичи старались обходить это полумрачное здание с решетками на окнах, перейдя на другую сторону улицы. Многие московские семьи прошли через ежевские жернова чисток и репрессий. Люди даже не подозревали, когда помогали ловить и арестовывать «бывших», что они готовили почву для таких же плановых арестов для себя. Им даже в голову не приходила мысль, что такие глобальные репрессии идут по всей стране, под грифом «Враги народа». Брали всех, на кого были составлены арестантские списки, не зависимо, виновные эти люди или нет. Главное было в этой акции показать масштабность врагов народа, тогда и сам народ поверит в угрозу. Решения принимались в политбюро во главе со Сталиным, потому НКВД не церемонилось.
  Селегин на первом допросе думал, что его арест связан с прошлым. Он был родом из потомственной дворянской семьи. Его отец - граф Селегин, генерал-полковник Генерального штаба, расстрелянный в 1920 году за связь с Савинковым.
  Его мать была расстреляна в 1927 году за связь с германской разведкой. Она просто хотела эмигрировать из Советской России в Германию. Ее разум не мог понимать, что творили большевики, грабили богатство церковных ризниц, украшенные драгоценными камнями и обрамленные золотом. Расстреливали тысячами церковнослужителей. Церкви превращали в склады, а то и просто взрывали. Интеллигенцию дворянского сословия выгоняли из квартир. Их занимали новое руководство нынешней власти. Она видела и читала в газетах, как под Ленинским лозунгом «О земле» и создания комитетов бедноты, крестьяне в большинстве своем не понимали тонкости этой политики, опять самовольно одевали на свою шею ярмо крепостничества. Предприимчивые крестьяне, умеющие единолично вести свое хозяйство, освоили выделенные участки и стали получать с них доходы. У них появились должники, они за долги стали продавать им свои земли, а сами стали на них работать. Продразверстка совсем их обездолила. Они начали голодать. Вот в это время и пришла идея колхозов, а чтобы их создать, нужны были лошади, орудия производства для ведения сельскохозяйственных работ, а где их взять в полном объеме? Так пришла идея раскулачивания. Все даром и с большой выгодой. Рассказывая про все это, Нина Васильевна не подозревала, что внимательно слушавшая ее домработница напишет все это в подробностях на бумагу и унесет в ближайшее отделение «ВЧК».
  Селегину забрали рано утром трое в кожаных костюмах, и больше от нее не было никаких вестей, словно и не было человека. Дочь Анна обошла все тюрьмы Москвы, но везде отвечали однозначно: «Нет, здесь такая не числится!»
  Полковник Генерального штаба Российской армии Селегин Василий Аркадьевич, начисто вычеркнул из своей жизни генерала РККА, как ошибку своей жизни. Он лежал на тюремной койке. Матрас не был покрыт простыней, подушка без наволочки, вместо одеяла офицерская шинель. Его и его соратников под страхом уничтожения их семей, заставляли служить большевикам. Они создали вновь боеспособную армию, распущенную после революции. Они научили тактике ведения боя будущих офицеров Красной Армии. Они преподавали в академии им. Фрунзе и прочих военных учебных заведениях. С их помощью была разбита «Белая гвардия». Они написали устав по охране границы государства и общевойсковой устав. Все основные законы, касающиеся армии, были составлены с их помощью.
  Все аресты середины и конца тридцатых годов сильно повлияли на боеспособность Красной Армии в июне 1941 года. Лишенные единого командования дивизии и полки будут тыкаться, как слепые котята, не зная, что делать в создавшейся ситуации. Вместо того, чтобы планово отойти на подготовленные, хотя до конца не достроенные позиции на старой границе, и создать стабильный фронт, разрозненные войска Западного фронта вступали в бой разрозненными силами.
  На втором допросе его знакомый следователь Коробко был поначалу лояльный, задавал те же вопросы, но фигурировали уже новые фамилии с более конкретными формулировками, подходящими к статье измена Родине. Селегин понял, что многих уже сломали, раз они подписывали расстрельные приговоры себе и другим. Репрессивная машина набирает обороты. Теперь держись, Селегин!
  Селегин, как мог, уходил от ответов, мягко, грамотно парировал резкие выпады следователя. Он понимал, что любое не правильное слово, которое подвязать к теме, даст завязки по делу и ему придется оправдываться, а это значит его виновность. Но когда Селегин начал отказываться от связи с Уборовичем и Якиром в подготовке военного переворота и устранении товарища Сталина, нервы следователя не выдержали. Коробко кистью правой руки сделал незаметное движение. Селегин очнулся уже на полу, по лицу стекали струйки воды. Во рту было липко. Он повернул голову и сплюнул на пол сгустки крови, а повторно два зуба.
  Следователь дал сигнал, его опять усадили на табурет. Василий Арнольдович совсем не слышал, о чем говорит Коробко. Он видел по движению его рук, выпученных глаз и оскалу его зубов, что он хочет от него, какого ответа. Похоже, мой палач объяснил ему, что я ничего не слышу. Сзади появилась волосатая кисть с граненым стаканом, его острые края впились в разбитые губы, что-то прохладное влилось в горло. «Вода», - дошло до сознания.
  - Ну, Василий Арнольдович, все закончилось. Поставьте свою подпись под своим признанием, и тебя отведут обратно в камеру. Окажут медицинскую помощь, накормят, и до суда тебя никто больше не потревожит, - заискивающе вытянув шею, с наглой улыбкой победителя, добившегося своего, предложил Коробко, подвигая пресс-папье и папку с делом.
  - Если я подпишу это, я не буду себя уважать как офицера, как человека, - с трудом выговаривая с присвистом, ответил Селегин.
  - Тебя разжаловали, гражданин Селегин, ты теперь никто, ты сейчас в данное время арестант, - парировал следователь.
  - Это вы меня разжаловали, скорее сняли свою шкуру, которую одели силой, когда взяли в заложники моих родителей, как и других офицеров моего сословия, а когда мы сделали свое дело, научили всему, что сами знали, стали не нужны, боитесь, что долю славы за Гражданскую войну попросим, за созданную Армию, но это понятно, вы же свою историю переписывать будете. Я догадываюсь, для чего нужен этот спектакль. Вы согласны со мной, товарищ следователь, в этом спектакле мы не главные герои. Мы массовка, мелочь. Но этой мелочи нужно много, чтобы поймать большую крупную рыбу. Хотите, гражданин Коробко, скажу, кого хочет поймать ваше руководство, точнее оговорить, а затем уничтожить -Тухачевского, первого маршала нашей страны, - Селегин высказал все, зная что его наверняка уже приговорили, а подлецом быть он не желает.
  - Значит не подпишешь? - зажатым голосом спросил Коробко, не разжимая губ.
  - Нет! - твердо заверил Селегин.
  - Петро, освежи ему память, — кивнул он амбалу.
  У Селегина потемнело в глазах, пошел звон в ушах.
  - Сука! В печень ударил, - успел подумать Селегин. Потом искры из глаз и хруст челюстей и мрак. Опять холод от вылитой на голову воды, ему казалась невесомость, словно он медленно взлетает. Он в пелене видит сидящего, потом в бешенстве вскочившего Коробко. Следователь подбежал к Селегину, наклонился к его лицу, пальцами зачем-то расширил ему глаза. Опять темнота. Сильная головная боль привела Василия Арнольдовича в чувство. Он, вначале эхом издалека, затем отчетливо, стал вдруг слышать разговор.
  - Петро! Ты что, сволочь, натворил? Ты ему челюсть сломал, дурак. Как мне теперь прикажешь его допрашивать? - Коробко орал на своего мордоворота, то и дело махая руками, не зная что ему теперь делать.
  - Товарищ майор! Владимир Викторович! Бог с ней, с челюстью, руки у него целехонькие, подпишет протокол. Большего вам от него и не надо, - сделав умное лицо, изрек Петро.
  - Ладно, Петро. Как еще из них выбивать признание? Да, кстати, теперь бить его уже нельзя. Он каждый раз будет терять сознание, - обратился Коробко к своему инквизитору.
  - Товарищ Коробко! Пусть отлежится пару дней, доктор его осмотрит, подлечит. А потом его проводим в допросную камеру. В ней не такие ломались. А этот доходяга после первого сломанного пальца подпишет вам все, что надо, -разглядывая полуживого Селегина, рассуждал Петро.
  - Ты прав, Петро, надо было его сразу туда сопроводить, я подумал хлипкий офицерик, в годах, а он посмотрите, с гонором. Зови своего напарника, и ведите его в камеру. Доктор осмотрит, скажет свой диагноз. Если ничего опасного, завтра вечером продолжим допрос. Все, относите, и сразу обратно. Есть еще один клиент, может этот будет поразговорчивей, — отдав указание, Коробко тяжелой походкой пошел к своему стулу. Через два часа ему предстоял другой допрос.
  Следователи НКВД работали днем и ночью, меняя друг друга. Были карьеристы, которые желали до конца довести дело. Таким был майор Коробко. Нарком НКВД Ежов был в курсе. Он сам торопил своих следователей к быстрому раскрытию дел. Для пользы дела он, пользуясь своими полномочиями, уравнял своим подчиненным стаж и заработную плату с фронтовыми. Также сделал дополнительный паек из отечественных и импортных товаров. Устраивал в своей большой квартире для них гулянки с женщинами, поэтому его подчиненные с огромным рвением выполняли любой его приказ, лишь бы не потерять доходное дело.
  Селегин очнулся, все его тело ломило. Дышать было тяжело. Сломанные ребра словно ножи впивались в его полуживое тело, в добавок сломанная челюсть. В купе все это поднимало температуру и тошноту, хотелось сильно пить. Увидев на табуретке в алюминиевой чашке какое-то варево, кусок хлеба с кружкой воды, он, скрепя зубами, превозмогая боль в челюсти, стал медленно подниматься, прижимаясь спиной к стенке камеры. Жмурясь теперь от боли в ребрах, постепенно сел. Василия Арнольдовича сильно мучила жажда, слюна прямо вязала язык и небо. Боязнь пошевелиться, чтобы дотянуться до кружки с водой. Он носками ног начал цепляться за ножки табурета. Наконец он достиг цели, подвинул к себе табурет, протянул руку, взял кружку с водой и выпил ее, всасывая, зажав губами края кружки. Кушать Селегин не мог ни оттого, что была сломана челюсть. Суповой бульон он смог бы попить, а вот сильная тошнота от переломов, сотрясения головного мозга, совершенно отбила ему аппетит. До его слуха донесся скрежет ключа в замке и задвижки. «Пришли волки за добычей. Скоро начнут рвать оставшееся мясо недобитой жертвы», - подумалось с каким-то безразличием.
  Вошел доктор в сопровождении караульного. Молча достал карманные часы, взял запястье левой руки, посчитал биение пульса. Затем двумя пальцами потрогал челюсть. Хотел открыть Селегину рот, он застонал. Снял гимнастерку с нижним бельем, потрогал кончиками пальцев туловище. Опять стоны.
  - Да! - коротко сказал доктор и ушел. Конвоир закрыл двери камеры.
  - Может и к лучшему, быстрее все закончится, - подумал Селегин про осмотр доктора.
  Во сне Василий Арнольдович стонал, часто просыпался, опять проваливался в забытье. Только солнечные лучи коснулись решеточного окна камеры, Селегин открыл глаза. Полоска света пересекла его по диагонали, он почему-то улыбнулся. Принесли завтрак. Он кое-как объяснил конвоиру, чтобы тот подал ему кружку с водой. Он опять жадно высосал воду и снова прилег на спину. Голова сильно кружилась и вызывала тошноту. Он начал засыпать, когда скрежетнул замок с засовом. Вошли его мучители в сопровождении конвоира.
  - Ну что генерал, проснулся? Смотри, воды попил, значит есть еще порох в пороховницах. Молодец доктор, не соврал. Ваше благородие, ты подписал бы то, о чем тебя следователь просит. Глядишь, сроком обойдется, отсидишь положенный срок, а там доживай сколько тебе отмерила судьба. Не подпишешь, тебя стенка ждет, - сказал Петро и остолбенел, глядя в лицо Селегину. Он глядел в широко раскрытые глаза Селегина. Не понятное состояние охватило тело. Он не мог пошевелиться, а глаза арестанта ему что-то говорили. Договорив, они отпустили его.
  - Петро, что замер как вкопанный? Нас Коробко заждался. Пора, пошли, - толкнул напарника амбал.
  - Черт, дьявол какой-то! - обрадовался Петро на прошедшее оцепенение.
  - Ты о чем? - не понял амбал.
  - Прикинь! Он глаза свои на меня выставил, меня какое-то оцепенение охватило, я ни туда, ни сюда. Дьявол его возьми, гипнозом видно обладает, - вытянул перед собой руки ладонями вверх, объяснял Петро.
  - Бывает, Петро, здесь послужишь, не то может случиться, - успокоил он друга.
  Они подхватили Селегина под мышки, и повели его по тюремному коридору в пыточную камеру. Прошли до конца коридора, повернули налево и стали спускаться ниже.
  Селегин не почувствовал своих ног, он словно плыл в каком-то светло-белом пространстве, где все, пол, потолок, стены сходились впереди в одну точку, то и дело меняя геометрические пропорции. Взглядом он видел и чувствовал. Его отпустили, перед его взором появился длинный, нескончаемый тоже белый стол, как и все вокруг. Его руки были невероятно длинными, а запястья были затянуты широкими ремнями. Его сознание не понимало, почему все кругом белое, а они черные. Потом появилась красная рожа, стала что-то орать. Из его рта с окровавленными зубами, как у хищника при трапезе, брызгали кровавые брызги вперемежку со слюной. Они попадали ему на щеки, губы, подбородок. Селегин ощущал их теплоту. Он хотел засмеяться во весь свой рот, но боль в голове не позволила ему этого. Кровь по его подбородку стекала и капала на белоснежный пол, закипала, бурлила, превращаясь в большое пятно. Он видел какие-то черные волосатые руки с когтями дьявола. Они расстегнули его правую руку и вложили в ее кисть ручку. Белый лист бумаги положенный перед ним в кровавое пятно, начал промокать красным цветом в середине текста, пока не покрылся полностью в багрово-красный цвет. Опять появилась рожа и опять все повторилось. Только рожа исчезла, что-то черное опустилось на его указательный палец и расплющило его. Нестерпимая острая боль побежала по левой руке и ударила в голову. Все сразу озарилось жгущим глаза светом. Его тело дернулось, словно от электротока. Но ремни, стянутые на всех частях его тела, не дали ему сделать никакого движения, лишь позволили вытянуться настолько, насколько позволяла стяжка ремнями. Его руку опять вооружили ручкой и поднесли к нижнему краю листа. Василий Арнольдович не понимал, что хочет от него эта рожа, боль парализовала все его тело. Селегин на мгновение понял, что от него добивается эта дьявольская рожа.
  - Он хочет, чтобы я отдал ему свою душу и стал таким же, как он. Продать все, что я любил, чем гордился, за что мог отдать свою жизнь, не задумываясь, - это кричало в его голове, он твердо понял, - лучше смерть, свою честь и все, во что верил и чем гордился, никому не отдам.
  Там его услышали, он потерял сознание, и это спасло его от дальнейших истязаний. Голова Селегина упала на грудь, плечи и тело обмякли и повисли, насколько это позволили ему затянутые ремни. В камере на какое-то время настала тишина.
  - Петро, что с ним? Проверь пульс, живой он или помер, - разбудил оцепенение Коробко.
  - Есть пульс, Владимир Викторович! Очень слабый, он еще без сознания, - Петро нащупал на шее Селегина артерию кровяного давления, она слабо пульсировала.
  - Виктор, зови тюремного врача, пусть осмотрит и приведет в чувство, - послал Коробко амбала в медпункт.
  - И что мне теперь докладывать, дубина? - Коробко скорей у себя спросил, действительно обломались.
  - Разозлил он меня, шеф. Думал, этот доходяга расколется после первых ударов. Почти все ребра ему переломал, носки ботинок его нутро прощупывали, а он, сволочь такая, молчит, - пытался оправдаться Петро.
  - Дурак ты, Петро. Такие, как Селегин с виду щуплые, а внутри металл, который нужно долго разогревать, пока он начнет плавиться и потечет. Из таких в средневековье святых делали, Петро, а мы предателя, - закончил свою проповедь Коробко.
  Вошли доктор с амбалом. Врач приставил к груди свой аппарат, что-то слушал, затем спину. Задрал одежду, смотрел на буро-синее тело Селегина. Достал карманные часы, проверил пульс на запястье левой руки. Эмоций на его лице не было никаких, с годами,-проведенными здесь, он привык ко всему и очерствел. Он сам был из бывших, тоже отбывал здесь срок. Когда скончался старый доктор, а замену в те тяжелые времена было сложно подыскать, все доктора заняты были в госпиталях, медсанбатах, больницах, не имея выбора, начальник тюрьмы предложил ему эту работу, он согласился, особого выбора и не было.
  - Ну, что я могу сказать вам, товарищ следователь. Арестованный почти в коме, ему нужно лечение в лазарете, полный покой с серьезным лечением. Иначе у него начнется опухоль головного мозга с последующим кровоизлиянием в мозг и летальный исход. Вот такой мой прогноз в данный момент. Думайте, товарищ Коробко, я свое слово сказал, -закончил доктор.
  - Значит это окончательный вердикт, доктор? - спросил Коробко.
  - Да, Владимир Викторович, ему потребуется длительное лечение. А в ваши планы, я думаю, это не входит, - ответил доктор, укладывая свои инструменты в саквояж.
  - Сколько? - коротко спросил следователь.
  - Минимум две недели, полный курс месяц, - снова на вопрос ответил доктор.
  - Ясно. Мои помощники доставят к вам арестованного в тюремный лазарет. Постарайтесь доктор, чтобы он не умер. Я пока доложу своему начальству, пусть они решают его судьбу. Вы давайте идите с доктором в лазарет, возьмите носилки, заберете это дерьмо и доставите в лазарет. Это хоть сможете сделать без осложнения? - отдал распоряжение Коробко. Доктор с помощниками вышел из камеры.
  Коробко открыл папку, вложил в нее неподписанные листы протокола Селегина, взглянув на его полуживое тело, сплюнул на пол. Вышел, закрыл за собой дверь. Дежурный по коридору закрыл ее на запоры. Коробко прошел решеточные межкоридорные двери и скрылся за углом.
  Ежова не смущало состояние Селегина, за свои годы руководства НКВД он видел худшее, да материала для ареста маршала Тухачевского было в избытке. Он ждал указания сверху.
  Селегина расстреляли через две недели, как только он смог немного передвигаться самостоятельно. Но в 1937 году власть перешла к наркому НКВД Лаврентию Павловичу Берия. Теперь Ежов и его соратники оказались в камерах, где они так усердно делали «врагов народа» и разведчиков Германии, Англии, Японии. Теперь они харкали кровавыми слюнями, сломанными ребрами и головами, доказывали свою невиновность, предъявляемую им следователями. После короткой бериевской оттепели, когда освобождали сотни тысяч политзаключенных, на кого еще нe были заведены дела. Начинались новые репрессии, очень громкое дело героя Гражданской войны, маршала Василия Константиновича Блюхера, умершего в Лифортовской тюрьме 9 ноября 1938 года, не выдержав побоев. В апреле 1939 года арестовали Николая Ивановича Ежова. 2 февраля 1940 года он, «стальной нарком» в своем последнем слове отказывался от выбитых у него признаний. Смешно получается, сам заставлял не виновных под пытками подписывать то, в чем они были не замешаны. Интересно получается, сам попал под созданную своими руками машину, которая подписанное собственноручно не оправдывала, 4 февраля 1940 года Николая Ивановича Ежова расстреляли. Пострадали все «ежовские» соратники, занимавшие высокие посты и заменили на «бериевских» приемников, в основном с Закавказья.
  «Бериевская» политика была двуликая. Он освобождал десятки тысяч арестованных, чтобы освободить места для последующих. Его приказ на тюремное наказание, за прогул на работе, опоздание, брак продукции и т.д., предоставляло следователям право подпадавших под указ людей лишать свободы от 2 до 4 месяцев. В результате с лета 1940 года по 1 декабря 1940 года тюрьмы пополнились на 133 тысячи арестованных. В январе 1941 года общее число заключенных в тюрьмах составило 488 тысяч, а в мае опять сократилось до 333 тысяч. Так что «бериевская» оттепель была виртуальной, вроде бы и освобождал, но тут же сажал в два-три раза больше народа. Шло планомерное запугивание населения страны, чтобы любой «призыв» партии выполнялся беспрекословно. Монархия отдыхает.

Фронт

  Белорусский вокзал кишил людьми, словно огромный муравейник. Гражданские и военные сновали туда-сюда. Большая война требовала больших людских ресурсов на фронте и в тылу. Все железнодорожные пути были забиты составами, направляющимися во все стороны нашей необъятной Родины. Все паровозы стояли под парами, готовые в любую минуту дать гудок и рвануть с места в нужном направлении. Генерал-майор Мартынов и полковник Онищенко пытались пробиться к коменданту вокзала, было это сделать не так просто. В толпе мало кто обращал внимание на звания. Поэтому больше пользы приносили толкания локтями и работа плечами и телом. Вскоре все спиртное, принятое накануне, ушло в небытие. С большими усилиями, с раскрасневшимися лицами они прямо ввалились в кабинет коменданта
  - В чем дело, товарищи офицеры? - увидев знаки различия, спросил комендант, понижая голос.
  - Слушай, майор, нам нужен эшелон, отбывающий с остатками 149-ой дивизии в район Наро-Фоминска? - Онищенко ответил вопросом на вопрос, сразу дал понять спрашивавшему, с кем тот имеет дело.
  - Извините, товарищ полковник, в этой суматохе не разглядел, с кем имею дело. Сейчас посмотрю в журнале, - он вскочил, отдал честь и начал листать журнал регистрации поездов, - вот, нашел, ваш состав, товарищ полковник, находится на пятой платформе. Отбытие через тридцать минут.
  Друзья вышли в зал ожидания, людей заметно поубывало, видно они приехали в час пик. Более свободно они пробрались на перрон и, перелазив сценки, нашли нужный состав. Была объявлена посадка, и офицеры стояли небольшой группой, ждали, когда личный состав разойдется по вагонам. Офицеры встали в круг и курили папиросы.
  - Кто старший? - коротко спросил Мартынов.
  - Я! Извините, товарищ полковник, майор Соколов, командир 1237-го полка 149-ой стрелковой дивизии. Прибыл на вокзал лично встретить последний батальон своего полка и дивизии, - четко доложил комполка.
  - Товарищ полковник, командир 1473-го полка, капитан Творогов Константин Борисович. Батальон укомплектован полностью, 5 рот, 548 человек, - не дожидаясь вопроса, доложил комбат.
  - Комиссар батальона Самохвалов Сергей Федорович, а это ротные офицеры, - он откозырял, доложил коротко и протянул руку Мартынову.
  - Так вот, товарищи офицеры, я ваш командир дивизии, генерал-майор Мартынов Геннадий Юрьевич. Со мной присутствует комиссар НКВД полковник Онищенко Семен Семенович. Ротные, проверить личный состав в вагонах, старшинам получить суточный паек. На все про все пятнадцать минут, выполнять! - отдал приказ Мартынов. Они с Онищенко закурили, молча затянулись. В глазах у обоих была тоска. Они словно разговаривали: «Ну что, друг, столько лет не виделись, судьба вроде подыграла, дала нам возможность свидеться, вспомнить о прошлом, и разлука. Все перемешала война, словно проверяла на прочность судьбы не только их, но всей многострадальной советской страны». Паровоз дал длинный, пронизывающий душу гудок, друзья крепко обнялись, поцеловались справа налево. Молча отстранились друг от друга на вытянутые руки, взглянули друг другу в глаза, молча повернулись и разошлись. Мартынов в командирский вагон, Онищенко по буферным переходам на вокзал, где ждал его водитель и дальнейшая служба в столице, а далее куда его пошлет командование.
  Мартынов поднялся в вагон. Вагон был плацкартный. Его разместили в купе проводника. Это единственное место, снабженное дверью. Он вошел, задвинул за собой дверь, снял шинель, повесил на вешалку, папаху положил на столик. Присел на кушетку, облокотился спиной о стенку купе. Собираясь с мыслями, заснул крепким сном. Сказался напряженный день. Поезд тронулся, тело комдива качнуло, но на его сон это никак не повлияло. За окном замелькали дома столицы, вскоре потянулись заснеженные поля Подмосковья. Геннадий Юрьевич ничего этого не видел. Он находился где-то далеко от этих покрытых снегом полей и этой страшной, ненасытной от смертей войны.
  Состав резко затормозил и Мартынов чувствительно ударился головой об угловую стенку. Он проснулся, отодвинул занавеску и выглянул в окно. За окном простиралось заснеженное поле, на горизонте заканчивалось краем темнеющего леса. Он встал с кушетки, отодвинул дверь, выглянул вовнутрь вагона. Никого не было. Он прошел в тамбур, вошел в него, открыл противоположную от своего окна дверь. Внизу суетились его офицеры, успокаивая закрытых в товарных вагонах на засов бойцов.
  - Эй, лейтенант, что случилось? - остановил вопросом пробегавшего мимо офицера.
  - Да ничего серьезного, товарищ полковник, впереди состав с техникой на платформах. Видимо, толи машина, толи танк чуть не съехал на рельсы. Крепежный трос на повороте порвало, - чуть приостановившись, ответил лейтенант комдиву. Тут же состав дернулся, звякнула сцепка между вагонами. Эшелон двинулся медленно, набирая ход. Его черный дым ложился на белый снег сперва темной тенью, а затем загадил вдоль состава. Мартынов закрыл дверь. Офицеры расположились в середине вагона, размахивая руками, весело смеялись, видимо что-то интересное там все-таки произошло.
  - Соколов! - позвал комдив.
  - Я, товарищ полковник, - без задержки ответил майор.
  - Сообрази чаю, да покрепче, и что-нибудь пожевать, - обычно попросил Мартынов.
  - Будет исполнено, товарищ комдив, - решил по должности ответить Соколов.
  Он присел за столик и увидел прямо перед собой Аню в белый горошек платье. Она смотрела на него большими голубыми глазами, и ее длинные густые ресницы загибались и тянулись к бровям. Ее лицо все светилось, и улыбка была такой милой, чуть красноватая помада отражалась на ее белоснежных, как фарфор, зубах. Они пили с Аней чай и кушали торт «Прага», она кормила его с ложечки, специально пачкая ему губы. Потом громко смеялась, как школьница, и поцелуем убирала остатки торта. Он в такие минуты забывал все на свете. Ему было все равно, кто в эти минуты находится рядом с ними. В эти минуты он был счастлив.
  - Товарищ комдив, ваш чай, - оторвал его от воспоминаний майор, приоткрыв дверь.
  - Поставь на столик, майор. Спасибо!
  - Мы думали заварить вам покрепче, в дивизии вряд ли придется поспать. Вот вам свежие пряники, старшина расстарался, что не закажешь, все сделает. Извините, товарищ генерал-майор, но я дал ему распоряжение, чтобы на станции прибытия было генеральское обмундирование полного комплекта, - чуть сбавив голос, закончил майор.
  - Молодец Виктор Ефремович, это ты хорошо придумал, а то в Москве совершенно не было времени на вещевой склад сходить, - поблагодарил Мартынов командира полка за заботу. Соколов вышел в приподнятом настроении, Мартынов неплохо знал психологию подчиненных. Лучше похвалить за рвение, помочь своему командиру, чем создать негатив отказом. Да намного приличней будет появиться в дивизии генералу в генеральском, чем генералу в полковничьем обмундировании. Он пил чай, закусывая пряниками, и пытался вновь представить себя с Аней, поездку в Крым, но, как на зло, мысли о предстоящем наступлении были более актуальные первоcтепенные.
  Нужно было ознакомиться с командирами полков, их умением вести боевые действия с правильным пониманием сложившихся ситуаций. Лично проверить боеспособность всех подразделений, изучить карту местности, по которой придется вести наступление. Командармы любят, когда комдивы знают о своих подразделениях все и какие силы противника находятся перед его фронтом. Мартынов пока знал лишь трех офицеров и то визуально, так что по приезду в дивизию, предстояло ему в кратчайший для него срок все это узнать до тонкости.
  Геннадий Юрьевич достал из планшетки чистый лист бумаги и начал методично набрасывать план своей работы по прибытию в дивизию. Он писал пункт за пунктом, стараясь не упустить любой мелочи, за его спиной уже были ожесточенные бои с противником, и он знал, когда небольшой просчет ведет к большим неприятностям, цена им - солдатская кровь и жизнь. Еще нужна дисциплина и вера в своего командира, тогда любой его приказ будет исполняться не со страхом перед трибуналом, а с верой в своего командира, который все продумал и просчитал. И нашел единственное правильное решение в данной ситуации. Для этого он писал этот план, чтобы быстро дать своим подчиненным понять, с кем им придется в ближайшее время воевать.
  - Комдив! Подъезжаем к станции, уже видны окраины Наро-Фоминска, - резко открыв дверь, доложил майор Соколов.
  - Понял, майор, свободен, - не отрывая взгляда от листа, ответил Мартынов, - насчет старшины не забыл, Соколов?
  - Помню! Как остановимся, сразу пошлю на вещевой склад, а сам договорюсь насчет транспорта для Вас, - добавил майор к своему ответу и прикрыл дверь.
  Паровоз дал продолжительный гудок, начал потихоньку сбавлять ход. Начали появляться жилища, скорей то, что от них осталось, ад разрушительной войны превратил дома в одиноко торчавшие, опаленные пожарищами трубы. У некоторых сохранились печи. Возле них суетились женщины, окруженные детьми, что-то варили в парившими на плите чугунках. Им наверное повезло, нашли неразбомбленный погреб со съестным.
  Эшелон остановился, застучали приклады винтовок, открывающие засовы теплушек, понеслись команды командиров на построение личного состава. Мартынов решил не выходить из вагона, решил не показываться в полковничьем обмундировании. «Подожду старшину с генеральским, предстану перед бойцами в настоящем звании, не часто бойцы видят генералов в живую». Он вышел из своего купе проводника, подошел к местам, где располагались его подчиненные, на столе стоял алюминиевый, слегка закопченный снизу, чайник. Он оказался горячий. «Значит, успели молодые попить чайку. Орлы мне такие по душе», - подумал про своих офицеров Геннадий Юрьевич. Взял кружку, налил кипяток в нее, сполоснул, выплеснул в проход. Нашел банку с чаем, положил три чайные ложки в кружку, залил кипятком и прикрыл блюдцем для запарки. Вошел майор Соколов, отдал честь под козырек, сочно пристукнув каблуками до блеска начищенных сапог.
  - Товарищ комдив! Батальон в полном составе построен. Готов следовать к месту дислокации, - доложил он.
  - Вольно, майор. Отдай комбату приказ, пусть отбывает к месту назначения. И возвращайся, Виктор Ефремович, будем пить чай и ждать старшину. Должен же я кого-то наказать за невыполнение приказа. Шучу, майор, - действительно Мартынов шугал, хотелось подбодрить Соколова и быть по проще, находясь вне службы, тем более наедине. Соколов заметно расслабился, улыбнулся, быстро пошел к выходу из вагона. Быстро вернулся, заварил себе чаю, предложил комдиву сахар, тот отказался. Мартынов был из тех русских, кто пил чай чистым продуктом. Чай бодрил, поднимал настроение, сонливость уходила, что располагало к беседе с собеседником, да и поближе познакомиться с командиром полка. Он уже чем-то нравился Мартынову. Был расторопен, четко отдавал приказы подчиненным и сам быстро, без суеты их выполнял. Хорошо знал задачу, поставленную командованием, старался не стушеваться перед высоким начальством. «Это он имел в виду себя, - машинально подумал про себя, - в общем я думаю, хороший командир, чувствуется не плохая школа, а это самое важное. Не нужно будет объяснять поставленную задачу».
  - Слушай, Виктор, ты давно в армии? - спросил комдив.
  - С Хасанской компании. Меня после училища откомандировали на Дальний Восток. А через год я как раз старшего лейтенанта получил, начались военные действия, -ответил майор.
  - Помню, я там полком командовал.
  - Значит, Вы в курсе о бездарном командовании Блюхера. Недаром его расстреляли, хотя, между нами, предательства там не было, - рискуя, майор опроверг публикации в газетах.
  - Слушай, Виктор, ты больше об этом никому не говори, здесь палка о двух концах. Может, ты искренне мне доверяешь или провоцируешь меня на ответную искренность, тогда получается ты агент НКВД. В этом случае я должен тебя наказать своей властью и отдать под арест, чтобы самому избежать той же участи после твоего рапорта в нужную инстанцию, - Мартынов смотрел прямо в глаза собеседнику.
  - Геннадий Юрьевич, если бы я был тем, на кого вы подумали, я бы вам так сразу открываться не стал. Просто Вы сами дали понять своим поведением, что вы строгий, но справедливый. Я до майора трудно дошел и мне не знать, кто карьерист. Такие любят тесные контакты с карающими органами, тем самым расчищают себе дорогу к высшим должностям. А по вам я этого не заметил. По приезду вы не стали показывать, кто здесь начальник. Решили не торопить события, отложить до прибытия в дивизию, тем более создавшуюся обстановку на фронте вы совсем еще не знаете, так что, товарищ генерал-майор, я вам пока нужен, - с хитринкой в глазах спокойно ответил Соколов.
  - Ты прав, майор, я после госпиталя, и обстановка на фронтах для меня темный лес. Тем более наш район, о нем совсем нигде не говорится. Если ты что-то знаешь, давай просвети своего командира, - попросил Мартынов.
  - Много я не знаю, товарищ командир, но то, что готовится большая наступательная операция в составе двух фронтов Калининского под командованием генерал-майора Конева и Западного под руководством генерала армии Жукова. Собираются огромные силы более десяти армий. Задача, ударами двух фронтов подрезать Ржевский выступ. Вот все, что я вкратце знаю, товарищ генерал-майор, -доложил Соколов.
  - Да, попадем мы в мясорубку, Виктор Ефремович, -задумчиво сказал Мартынов.
  - Почему вы так думаете, Геннадий Юрьевич, ведь такие внушительные силы собираются в этот район? - спросил Соколов.
  - Понимаешь, товарищ майор, чтобы проводить операции такого масштаба, нужно иметь тройное преимущество во всем. Особенно в артиллерии и танках. У нас наверняка этого нет. Допустим, что наши группировки имеют примерно одинаковое количество войск, то наступление по всему фронту не будет иметь успеха, кроме временного. Насколько я знаю карту, Вязьма имеет обширные разветвленные железные и дорожные пути, и переброска войск в нужном направлении для немцев будет не проблема. Вдобавок они имеют хорошие оборонительные сооружения и проволочные заграждения. Значит, мы будем нести большие потери еще до соприкосновения с противником. А любая задержка в наступлении на руку обороняющей стороне, за счет хорошей разветвленности шоссейных и железнодорожных дорог, они быстро подтянут нужные резервы, а у нас их не окажется. Нам не будет возможности их ввести в бой, так что майор будет разбираться на месте, проведем разведку. А самое лучшее пока обо всем забудь, Виктор. Наше с тобой дело выполнять приказ командования. А самомнение и самоуправство у нас строго наказуемо. Постарайся, майор, держать язык за зубами, а в остальном время покажет, там нам и карты в руки. Запомни, это приказ, а приказ командира -Закон для подчиненного, - строго закончил Мартынов, для твердости сказанного поднял палец правой кисти.
  Вошел старшина. Под мышкой левой руки свисала шинель с генеральскими петлицами, в правой подмышке белые прорезиненные бурки.
  - Товарищ генерал-майор, ваше приказание выполнено. Докладывает старшина 4-ой роты 173 полка 149 дивизии Щербинин, - громко доложил он.
  - Вольно, старшина. Молодец! Благодарю за службу! -весело пожимая руку старшины, сказал Мартынов.
  - Рад стараться, товарищ комдив, - еще громче отрапортовал Щербинин.
  - Чего так кричишь, старшина? Совсем оглушил нас, давай неси вещи в купе, я сейчас чай допью. С транспортом решил вопрос?
  - Так точно, все решилось само собой, когда на вещевом складе я назвал Вашу фамилию, интендант мне сказал, что ваш адъютант капитан Кузнецов все уже получил. Я нашел его у вокзала в машине. Он отдал мне вашу форму и приказал вас проводить к машине, а он побежал получать карты военных действий, - доложил в умеренном тоне Щербинин и понес обмундирование в купе проводника.
  Мартынов со старшиной подошли к машине, из передней правой от водителя двери выскочил стройный офицер в шинели с капитанскими кубиками.
  - Товарищ генерал-майор, капитан Кузнецов, ваш адъютант. Извините, что сам не встретил, думал, успею все быстро, а получилось как всегда. Везде очереди, - доложил он, не скрывая вины на лице.
  - Ладно, не переживай капитан, я все понимаю, сейчас такая карусель завертелась, по неволе голова закружится. Но чтобы это было в последний раз. Знаешь, не люблю разгильдяйства, но это на будущее, ввиду сложившихся обстоятельств, - слегка поучил своего адъютанта Мартынов, дал понять капитану, что его место рядом с начальством.
  Геннадий Юрьевич уселся поудобнее на сидение, адъютант захлопнул дверь и быстро сел на заднее сидение. Машина тронулась, огибая и объезжая различные препятствия. Наконец выехали на дорогу, обгоняя маршевые войска, попутно двигающиеся в том же направлении.
  Рядом с обочиной дороги, по заснеженному полю, двигались танки, задрав орудия вверх, поднимая гусеницами снежную массу.
  Приняли влево, обгоняя дивизион армейских реактивных установок. От монотонности двигателя и мягкой качки рессор Мартынов не заметил, как провалился куда-то. Водитель краем глаза заметил, что комдив заснул, старался вести машину ровно, пропуская ухабы и ямки меж колес, избегая лишней тряски. Примерно через полчаса Геннадий Юрьевич проснулся. Вдалеке виднелись темные строения населенного пункта.
  - Капитан, что это там, на горизонте? - спросил он.
  - Это как раз наше село, не помню название. Большое село, правда, война его изрядно поистрепала. Сами знаете, какие за Москву бои были, - со страданием заметил Кузнецов.
  - Знаю, меня после Смоленского сражения тяжело ранило, месяц на излечении был. Сейчас сюда направили. Думаю, сражение будет похлеще. Как настроение в дивизии, капитан?
  - Да, сразу не определишь, товарищ комдив. Здесь со всех фронтов, большая часть маршевики. Все здесь недавно, роют окопы, блиндажи строят. Так что настроение обыденное, фронтовое, - задумчиво ответил адъютант.
  - Это нормально, когда люди заняты делом. У них одна мысль: «Скорей закончить, поесть и отдыхать». Тут не до романтики, тем более зима, копать землю не в радость, - понимающе заметил Мартынов.
  Машина остановилась возле высокого крыльца большого бревенчатого, с большими окнами, дома. Странно. Не смотря, что большая часть села пострадала, это выглядело прилично. Видно бывшее сельское управление колхоза. На крыльце появилась группа офицеров и поспешила спуститься с крыльца к машине. Адъютант ловко выскочил со своего места, открыл генералу дверь автомобиля. Мартынов спустил правую ногу, правой рукой взялся за дверцу и степенно вышел из машины. К нему поспешил офицер в папахе.
  - Здравия желаем, товарищ комдив. Я ваш заместитель по политической части, полковник Захаров Николай Николаевич, - доложил дивизионный комиссар, они поприветствовали друг друга рукопожатиями.
  К нему по очереди стали подходить вышедшие для его встречи офицеры, докладывали, представлялись. Мартынов всем подавал руку и крепко пожимал ею протянутые ему руки. Затем они с комиссаром поднялись по ступенькам к дверям штаба, остальные последовали за ними. Охрана у дверей приняла оружие на караул.
  Они вошли в большой, светлый кабинет, по штабному уставленный столами и стульями. Они разделись, Мартынов прошел за свой стол, мельком заметил на стене закрытую шторами карту. Его порадовало, что к его приезду здесь неплохо подготовились, даже графин с водой стоял на тарелке с четырьмя гранеными стаканами. Слева у окна в углу стоял сейф внушительных размеров. Ключи торчали в замочной скважине. Мартынов присел за свой стол, погладил его ладонями рук, взмахом правой руки пригласил всех занять свои места на стульях. Нажал на кнопку, установленную внизу с края стола в правом углу. Вошел адъютант, встал у порога. Вызов звонком не требовал доклада.
  - Капитан, сегодня в 19 часов собрать всех командиров полков в штаб, то есть у меня. Свободен, - отдал он приказ Соколову. А с вами, товарищи офицеры, поговорим сейчас. Времени у нас не много, а вопросов касающихся наступления, очень много и они неотложные. Вам, Дмитрий Дементьевич, как начальнику штаба, проверить боеспособность всех подразделений, особенно разведроты. Она скоро нам понадобится, и от их донесений будет зависеть успех дивизии. Обеспечить всех командиров картами местности. Проводить с личным составом теоретические занятия по практике, закрепить за необстрелянными бойцами фронтовиков, это касается младших офицеров тоже. Политработникам провести агитационные мероприятия. Николай Николаевич, я на вас надеюсь. Артиллерия, полковник Нефедов, - бог войны, кровь из носу, ищи, где хочешь, но снарядов должно быть столько, сколько нужно и для прорыва обороны противника и для боев в глубине его обороны, все брось, прощу, нехватку снарядов не прощу никогда. Начальник тыла, полковник Степанов, обеспечить Нефедова транспортом. Ремонтные базы обеспечить всем необходимым, запасись топливом, запчастями, излишки раздай в автобатальоны, танковый батальон. Начальник связи, подполковник Природин, связь должна работать в любых условиях боя. Не будет связи в критический момент, буду строго наказывать. Помимо «замеров» иметь достаточное количество радиостанций с комплектующими к ним всего необходимого, чтобы из-за какой-то лампочки потом гибли люди, кабеля с катушками иметь в избытке. Последнее: капитан Петушкова, как обстоят дела в дивизионном госпитале? Проверить снабдить всем необходимым санбаты, тоже с запасом. Кто знает, насколько мы оторвемся от тылов, - закончил Мартынов.
  Он встал со своего стула, дал понять офицерам о конце заседания. Все, как по команде, встали, вышли из-за стола, задвигая за собой стулья. У дверей отдавали честь и по очереди выходили в коридор.
  Геннадий Юрьевич какое-то время сидел в апатии и глядел в какую-то точку на стене. Затем встал, открыл сейф начал перебирать бумаги, нашел разведданные по своему участку фронта, достал карту. Разложил ее на столе, начал листок за листком читать разведданные. С каждым прочитанным листком ему становилось понятно одно, немцы были готовы отразить очень сильный удар. Оказывается, немецкая линия обороны уже строилась с лета по осень 1941 года. Передний край фронта был обтянут сплошной сетью колючей проволоки в несколько рядов. На танкоопасных направлениях сплошные минные поля на несколько километров вглубь обороны. Все каменные и крепкие деревянные постройки были превращены в опорные пункты до трех амбразур ведения пулеметного огня. Все бункера, блиндажи, землянки были соединены проходами. Имелось электричество, хорошо налаженная связь. Что характеризует одно, Гитлер в глубине души догадывался, что Москву ему не взять, иначе, зачем загодя строить такую огромную по протяженности линию обороны, со всей военно-инженерной мыслью. Разведданных, было мало, напрашивалась одна мысль, что проход разведки вглубь обороны противника не возможен. Можно сделать вывод, что плотность немецкой обороны велика, значит, использовать свои резервы им не представит труда. И если наше наступление на каком-нибудь участке фронта захлебнется, то немцы закрепят устоявшие полосы фронта от прорыва нашими частями. Затем легко перебросят резервные из глубины своей обороны и закроют бреши двойным кольцом.
  Учитывая численность на Западном и Центральном фронтах немецких дивизий, группа армии «Центр» около семидесяти, то наступление будет кровопролитным. Желудок, урча, напомнил, что ему нечего перерабатывать. Мартынов сразу почувствовал голод, нажал на кнопку вызова, вошел адъютант.
  - Юра, распорядись насчет ужина, - распорядился комдив.
  - Слушаюсь, товарищ генерал-майор. Еще будут какие приказания, товарищ комдив? - козырнув, задал вопрос капитан.
  - Да, если меня кто будет спрашивать, докладывай немедленно. Найди начальника штаба и комиссара. Скажи, что я жду их к ужину, - добавил Мартынов.
  Кузнецов козырнул, опять лихо щелкнул каблуками начищенных до блеска сапог, повернулся, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышел из кабинета. «Хороший, исполнительный, не задающий лишних вопросов адъютант», - подумал он. Геннадий Юрьевич одел шинель, папаху и вышел на крыльцо штаба. Его сразу окружила тьма. «Молодцы, хорошо соблюдают светомаскировку», - опять подумалось ему. Он постоял возле двух солдат в карауле, глаза постепенно привыкли к темноте. Он подошел к ним, достал папиросы, закурил одну из них и жадно затянулся, не торопясь выпустил дым из легких. Небосвод был чист, и миллионы звезд, разбросанные по огромному небосводу, перемигивались между собой. Геннадий Юрьевич смотрел на них, не мигая, до слёз в глазах, и на душе наступило облегчение. Не торопясь курил папиросу, и звон ночной тишины ласкал его слух. Становилось прохладно, зимняя прохлада давала о себе знать, он тряхнул плечами, гоняя дрожь по спине, повернулся, козырнул солдатам. Те тоже взяли на караул винтовки. Вошел в штаб. В помещении его лицо сразу обдало теплом. Он прошел в свой кабинет, краем глаза заметил отсутствующего адъютанта.
  Мартынов только успел повесить шинель, как услышал скрип тормозов и рокот двигателя автомобиля. «Неужели Юра нашел моих замов, молодец», - удивился он. Он не задумываясь, вышел из кабинета, ему на встречу шли Захаров и Коротких, сопровождаемые адъютантом.
  - Товарищ генерал-м...
  - Ладно, Юра, молодец, свободен. Иди, накрой нам в столовой, - прервал своего адъютанта Мартынов.
  - Ну что, товарищи заместители, раздевайтесь и пойдемте, поужинаем, там и о деле поговорим, - открывая дверь в свой кабинет, пригласил он раздеться их там.
  - Как скажете, товарищ командир, а поговорить действительно есть о чем, - поддержав полушутливый тон комдива, сказал комиссар.
  Вскоре все трое двинулись по коридору в сторону столовой. По их жестам, движениям рук можно было догадаться, что стратеги уже разрабатывали какой-то план будущего дня, а может, прорабатывали какого-то нерадивого командира.
  Столовая была размером поменьше кабинета комдива. Пять сдвинутых посередине комнаты столов, застеленные белыми простынями, слева стоял стол под посуду, застеленный клеенкой с рисунками кастрюль, чайниками и прочей посудой. На стене висел портрет Сталина. Кузнецов уже расставил тарелки, возле каждой положил ложку с вилкой, затем подхватил полотенцем кастрюлю с борщом, поставил ее между тарелками, поварёшку аккуратно положил на крышку кастрюли. Дал понять, что здесь самообслуживание. Поставил хлебницу, тарелки. На одной графин с водкой, на другой три граненых стакана.
  - Ну что, товарищи офицеры, к столу, - пригласил всех к столу Мартынов. Они присели. Первым взял поварешку комдив, налил две порции и передал тарелку комиссару.
  - Юра, а сметана где?
  - Извините, Геннадий Юрьевич, шесть сек..., - засуетился адъютант и мигом поставил крынку со сметаной
  - Вот теперь другое дело. Налей-ка нам, Юра, по сотке для аппетита, - потирая руки, с улыбкой попросил капитана комдив.
  Адъютант взял графин за удлиненное горлышко, налил по полстакана водки в каждый и отошел на шаг от стола, в готовности исполнить очередной приказ комдива или его замов.
  - Юра, ты можешь быть свободен. Поставь на стол второе и иди к себе, мало ли кто может позвонить, а там никого нет, - освободил он адъютанта.
  - Слушаюсь, товарищ генерал-майор, - понимающе откозырял тот, понимая, что он будет мешать их разговору. Он поставил жаренное мясо с подливом, три прибора ножей и удалился из столовой.
  - Друзья, давайте первую не чокаясь, стоя, за тех, кого с нами сейчас нет за этим столом, - он первый встал, вытянулся по стойке смирно, поднял стопку правой рукой, согнутой в локте на уровне плеча и выпил. По-армейски за память о погибших было такое понятие «выпить от плеча». Они сели, комдив налил всем, они молча чокнулись, выпили и молча начали кушать чуть остывший борщ. Докушали суп, положили в эти же тарелки жареное мясо, комдив опять налил.
  - Теперь, товарищи, за дружбу и согласие между нами, если у нас возникнут разногласия, будем решать их сами, иначе у нас не будет доверия друг к другу, а это может отразиться на всей дивизии в целом. Для этого нужен компромисс и доверие к своему командиру, т.к. могут случиться - обстоятельства, где судьбу сложившегося положения буду решать я, и в такие моменты ваша поддержка будет неоценима, - закончил Геннадий Юрьевич.
  - Я, Геннадий Юрьевич, тебя поддержу. Наслышан о вашем выходе из окружения в Белоруссии и Смоленских сражениях. Всегда буду полагаться на твой опыт, - дал свое согласие полковник Коротких.
  - Я согласен с Дмитрием. Только, знаете ли, ведение боевых действий входит в вашу компетенцию, а моя - это моральный дух бойцов и командиров. Без порыва личного состава в бою не будет надлежащего результата, - с улыбкой комиссар объяснил свои обязанности.
  - Вот это правильно, теперь я уверен, что вы меня не подведете в трудную минуту. Вот за это и выпьем, товарищи офицеры, - он произнес эти слова обыденно, словно они знали друг друга давно. Мартынов протянул руку со стаканом, они чокнулись, выпили.
  Геннадий Юрьевич сидел на своей койке в нижнем белье. Разгоряченный организм какое-то время боролся со сном. Комдив взял стул, взял папиросу, чиркнул спичкой, осветил на какое-то время свою комнату, прикурил папиросу. Огонек осветил его усталое, местами покрасневшее тенями лицо. Когда адъютант заглянул, чтобы узнать, как устроился комдив, луч света скользнул в темную комнату и осветил спящее лицо генерала. «Ну слава Богу, успокоился командир, сразу по приезду было заметно, что день у него был не простой, да и здесь еще дел за глаза», - подумал понимающе Кузнецов. Комдив ему видно нравился.
  Ялта. Они с Аней шли по колено в воде Черного моря, взявшись за руки и пиная поверхность воды. Брызги разлетались в разные стороны и ярким слепящим от утреннего солнца светом опять исчезали в воде. Их это сильно веселило. Потом Аня отбежала чуть вперед. Солнце словно рентген просветило ее красиво сложенную фигуру сквозь ситцевое в красный горошек платьице. Мартынов не обращал внимания на брызги, попадавшие ему на лицо и грудь. Он был зачарован ее красотой, а Аня смеялась во весь свой красивый белозубый рот, захватывая в свои красивые ладони как можно больше воды. Он как мальчишка охал, растирая руками грудь, словно стряхивая неожиданную прохладу.
  - Анечка, Анечка, ты сошла с ума. Я ведь могу простыть и заболеть, - шутливо прищурив глаза от блеска воды и брызг, нежно выкрикивал он.
  - Ну и что, Геночка! Я буду тебя лечить малиной с горячим чаем и следить за твоей температурой своими губами, как это делала моя мама, когда я болела ангиной, - она говорила с расстановкой, так как не переставала брызгать его. Потом он подбежал к ней, ловко подхватил под мышки, поднял и крепко прижал к своей груди. Они замерли в поцелуе.
  -Комдив-в-в! Комдив-в-в! Комдив! Геннадий Юрьевич! - откуда-то издалека донеслось до слуха Мартынова слева. Затем он четко услышал зов своего адъютанта.
  - В чем дело, капитан? - нервно спросил он, - Вот тебе и Ялта, такой сон испортил.
  - Вы о чем, товарищ генерал?
  - Ладно, проехали, что у тебя?
  - Вас командарм к телефону требует. Срочно! - выпрямившись, ответа Кузнецов.
  - Ладно, иди, я скоро, - одевая галифе на ходу, ответил Мартынов.
  - Товарищ генерал, я скажу, что вы закончили завтракать, скоро будете, - словно подсказывал оправдание, заметил адъютант и вышел из кабинета.
  Мартынов вышел в коридор, на ходу застегивая пуговицы кителя, портупея свисала с левого плеча. К аппарату Геннадий Юрьевич подошел в полной амуниции, поправляя задние полы кителя по ремень. Он быстро взял трубку из рук адъютанта.
  - Я слушаю, товарищ командующий. Извините за задержку, припозднился с завтраком, - доложил он причину задержки.
  - Комдив, жду тебя с докладом о состоянии дивизии к 11 часам, - коротко приказал генерал-лейтенант Ефремов и положил трубку.
  - Все слышал?
  - Да, извиняюсь, так точно, товарищ генерал-майор.
  - Найди срочно замполита и начштаба, быстро ко мне, а сейчас иди, корми меня завтраком, - отдав приказание, Мартынов быстро повернулся и направился в столовую. Капитан внутри уже гремел посудой. «Какой шустрый», - усмехнулся про себя комдив.
  Он вошел в столовую, на столе стояла чашка с картошкой, заправленная тушенкой, стакан в подстаканнике парил крепко заваренным грузинским чаем, аромат которого стоял в воздухе. Мартынов присел за стол, с удовольствием стал кушать, слегка шипя ртом, охлаждая горячий картофель.
  - Юра, а где комиссар и начальник штаба? - спросил он Кузнецова, мелкими глотками припивая горячий чай.
  - Они были на НП дивизии, проверяли связь с полками и остальными службами. Я им передал ваш приказ. Они уже выехали и скоро будут здесь, - ответил капитан.
  - Хорошо, пусть позавтракают. Я их подожду у себя в кабинете, - отдав распоряжение, он взял с собой недопитый чай и вышел из столовой. «Молодцы мои замы. Зря время не теряют. Сейчас привезут новые вести, а они мне сейчас очень кстати», - подумал Мартынов.
  - Во дворе послышался рокот мотора, какие-то отдаленные команды, ровный стук подошв сапог по коридору, затем тишина. «Видно разошлись по кабинетам», - догадался Мартынов.
  Он закурил папиросу, подвинул поближе пепельницу из толстого зеленоватого стекла с четырьмя выемками для папирос и не торопясь, припивая чай, наслаждаясь, выпускал дым, слегка опрокинув голову назад.
  В кабинет вошли комиссар с начальником штаба.
  - Вызывал, Геннадий Юрьевич? - бодро спросил комиссар, первым переступивший порог.
  - Здравствуйте, - ответил Мартынов, подошел, пожал обеим руки, - присаживайтесь поближе. Меня к одиннадцати командарм вызывает, так что доложите о состоянии дивизии. Какая работа проведена? Короче, готовность дивизии к наступлению. Николай Николаевич, давай с тебя начнем, - закончил комдив, обратив все внимание в сторону комиссара.
  - Политотделом дивизии проведена работа со всеми политработниками полков. Проведены собрания на всех уровнях, принято 735 заявлений вступить в ряды Коммунистической партии, более тысячи заявлений подано в ряды ВЛКСМ. Выпущена дивизионная газета с патриотическими статьями. Я уверен, что красноармейцы дивизии достойно проявят себя в предстоящем наступлении. Коммунисты и комсомольцы личным примером будут воодушевлять бойцов к подвигу и неустрашимости к противнику, - закончил свой рассказ Захаров.
  - С моей стороны, как начальника штаба, все подразделения дивизии укомплектованы всем необходимым и даже с запасом. Сухим пайком как минимум на месяц, также боеприпасами и топливом для техники. Если тылы не будут отставать на большое расстояние, то дивизия будет обеспечена всем необходимым в полном объеме. Картами военных действий обеспечены все, начиная с взводных. Разведрота набрана из опытных, бывавших в боях, бойцов. Командир -старший лейтенант Сухарев Павел Ильич, имеет больше десяти выходов за линию фронта. Танковый батальон в количестве 15 танков, из них 2 самоходки, укрыты в лесочке на левом фланге дивизии. Личный состав полков размещен, кто в деревне, кто в лесах в палатках и в оборудованных землянках. На передовой по роте от каждого полка, периодически происходит смена для отдыха и помывки личного состава, так что гигиена соблюдается строго. Также налажены теоретические и технические занятия с маршевиками, если позволяет местность, проводятся тактические занятия. В общем, работа ведется, товарищ комдив, - закончил по-уставному, как и полагается на этой должности, начальник штаба.
  - Спасибо за службу, товарищи офицеры, а то сам я, понимаете, с корабля на бал. Здесь еще нигде не был и сразу к командарму, что я бы ему доложил. А сейчас благодаря вам, я при козырях. Молодцы, хорошо поработали, главное оперативно, спасибо, друзья, - закончил Мартынов и опять они обменялись рукопожатиями.
  - Юра, - позвал он адъютанта.
  - Слушаю, Товарищ генерал-майор, - влетел Кузнецов, наверняка ждавший вызова.
  - Готовь машину к 11 часам. Поедем в штаб армии, большую охрану не бери, два или три мотоцикла хватит. Свободен, - закончил он.
  - Дмитрий Дементьевич, принимайте командование дивизией в мое отсутствие. Товарищи офицеры, я больше вас не задерживаю, идите по своим делам. А я пока соберусь с мыслями, чтобы не искать там при докладе, - закончил Мартынов.
  Офицеры поспешили удалиться. Мартынов остался снова один. Знал о дивизии он конечно мало, но и командарм не новичок, все тоже понимает. Скорее хочет познакомиться с новым комдивом и ввести в курс событий, не исключая и дату наступления.
  Дорога в штаб армии была не очень гостеприимной, воронки от бомб, снарядов, колеи от тяжелой техники. Шофер не сидел, а работал как штурвалом у летчиков, то отклонится с рулем влево, то вправо, или, вдавливаясь спиной в спинку сиденья, при этом предупреждая пассажиров делать как он. Наконец впереди зачернели силуэты построек какой-то деревушки, название специально старались не называть из-за степени секретности. Объезжая большую воронку, они въехали на центральную улицу. Примерно метров через пятьсот увидели скопище автомашин возле приличного строения с серьезной охраной и шлагбаумом.
  Мартынов вошел в приемную командарма. Здесь уже сидела группа генералов. Он поздоровался и присел на свободный стул. Знакомые генералы общались между собой, и Геннадий Юрьевич нехотя слушал краем уха, о чем они говорят. Он здесь был новичок, поэтому никакого внимания к себе не привлекал. Адъютант командарма сидя за столом, что-то писал на чистом листе. Раздался звонок, он снял трубку телефонного аппарата.
  - Слушаю, товарищ генерал-лейтенант! Понял! Выполняю! Товарищи генералы, Вас просят в кабинет, -дослушав указания командарма, сказал он посетителям.
  Командиры дивизий встали со своих стульев, поправили амуницию и по одному входили в открытую адъютантом дверь в кабинет Ефремова. Мартынов вошел последним, представился командующему, отодвинул за спинку стул и, стараясь не задевать лишнего стула, поудобнее устроился на нем. Все устремили выжидающий взгляд, на командарма.
  - Здравствуйте, товарищи генералы! Во-первых, хочу познакомить вас с новым командиром 149-й генерал-майором Мартыновым Геннадием Юрьевичем. На фронте с первых дней войны. Будучи в окружении на Минском направлении с боями вышел к Смоленску, сохранил две трети личного состава дивизии. Принимал участие в Смоленском сражении и обороне Москвы. Дважды ранен, орденоносец. Я думаю, для начала достаточно. Проверка в сказанном представится. А сейчас о главном. Ставкой ВТК от 7 января 1942 года планируется удар силами двух фронтов Калининским генерал-полковника Конева и Западным генерала армии Жукова, то есть нашим. Прорваться и окружить немецкую группировку на линии Можайск - Гжатск - Вязьма. Наша задача, товарищи генералы, силами нашей 33-й армии во взаимодействии с 5-й, 20-й армиями с севера и 43-й, 50-й, 10-й армиями прорвать оборону в полосе Гжатск - Верея - Медынь - Юхнов -Мосальск, развить наступление и овладеть важным стратегическим городом Вязьма. Перерезать
железнодорожные узлы, автомобильные магистрали, лишить немецкую группу «Центр» маневрирования войсками и быстрой переброски свежих сил. Задача очень сложная, большого преимущества мы над немцами не имеем, потому ставлю задачу, как можно быстрее войти вглубь немецкой обороны, поставить заслоны по линии прорыва. Ждать сбора войск армии, где ждать, будет указано в конвертах, которые вы получите здесь в конце заседания.
  - Товарищ генерал-лейтенант! На какую плотность орудийной подготовки мы можем рассчитывать? - задал вопрос генерал-майор 134-й дивизии.
  - На нашем участке прорыва на каждый километр обороны противника будет до 45 стволов. Танков у нас кот наплакал, так что технику беречь, окопы нужно брать в тесном контакте с танками, а лучше посадить пехоту на танки. А главное, комдивы, держите фланги, не давайте противнику рассекать ваши войска, не давать им обходными ударами в стыках, тормозить наступление на их ликвидацию. Я закончил. Задавайте вопросы, я постараюсь на них ответить, -закончил свой доклад генерал-лейтенант Ефремов.
  Командарм подождал несколько секунд, вопросов не последовало. Он встал со своего места, дав понять, что все свободны.
  Офицеры тоже встали и, столкнувшись у входа, начали выходить в коридор. В приемной каждый взял свой полушубок с папахой, все пошли во двор к своим автомобилям. Мартынов подошел к своему, адъютант открыл заднюю дверцу. Шофер хорошо подогрел салон. Геннадий Юрьевич расстегнул полушубок, устроился поудобнее и прикрыл глаза. Машина рванула с места, парами выхлопных газов оставила за собой полоску пара. Правой рукой он отскоблил наледь на окне и перед ним замелькали заснеженные поля, изрытые воронками, покрытые слоем выпавшего снега. Впереди то и дело объезжая рельефы войны, двигались окрашенные в светомаскировочный тон машины. На развилке дорог две машины повернули вправо, одна влево, их машина осталась в одиночестве. В левом окне послышался рокот мотоцикла. Это охрана обгоняла генеральскую машину. Теперь все встало на свои места. Охрана заняла свои уставные места. Мартынов достал пакет, полученный в приемной командарма, зачем-то погладил его ладонями. Прочитал на нем надпись «Командиру 149-й дивизии генерал-майору Мартынову».
  Машина комдива подкатила, мягко притормозила у крыльца штаба дивизии. Мартынов открыл глаза, и сам удивился, неужели все-таки заснул, что удивляться, сутки прошли, а сколько дел навалилось, хоть спать не ложись.
  - Слушай, Юра, давай мухой ко мне комиссара, начштаба, командира разведроты, командира артполка, нач. тыла, нач. особого отдела, комбата танков, начальника рем. базы, всех посылай срочно ко мне, и чтобы одна нога здесь, другая там, - отдал распоряжение капитану, сам поспешил в штаб дивизии.
  Мартынов устроился поудобнее у стола, достал карту своего оперативного расположения по фронту. Против нашего фронта были сосредоточены две германские армии: 4-я танковая и 9-я пехотная, учитывая глубину обороны немцев, разветвленность автострад и Вяземский железнодорожный узел. Противник имел хорошую возможность для быстрого усиления и перегруппировки своих войск. Учитывая потери личного состава наших войск в период наступления, 33-я не имела резервов, т.к. в прорыв войдут все дивизии. В этом случае у немцев будет преимущество. Они будут пополняться свежими дивизиями, а мы будем воевать измотанными силами. А учитывая нехватку орудийных стволов на артподготовку, немецкую оборону можно не прорвать или прорвать на отдельных участках.
  Комдив оторвался от карты, услышав торопливые шаги в коридоре.
  Начали заходить офицеры. Мартынов махал рукой, чтобы не докладывали, а сразу занимали свои места за столом. Последним зашел его адъютант, капитан Кузнецов, и доложил комдиву, что все в сборе. Мартынов поднялся со своего места, все приглашенные офицеры встали.
  - Во-первых, здравствуйте. Я ваш комдив Мартынов Геннадий Юрьевич. Во-вторых, я собрал вас, чтобы в вашем присутствии вскрыть пакет командарма о предстоящем наступлении. Прошу садиться, - коротко закончил.
  Он открыл кожаную папку, достал из нее пакет. Взял нож для бумаги, аккуратно подрезал изнутри три сургучные печати и вынул согнутый пополам лист бумаги.
  - Нам ставится задача с 9 на 10 января прорвать оборону противника и выйти в район населенных пунктов Износки -Метлево. Ждать указание командарма по обстановке. Начальник дивизионной артиллерии полковник Нефедов, откроете арт. подготовку в 7 утра, до восьми утра долбишь передний край противника. С 8 до 3 часов переносишь огонь вглубь обороны для подавления немецкой артиллерии. Командир танкового батальона капитан Ткаченко, садишь на танки пехоту и в восемь утра вместе с передовыми полками идешь на прорыв. Первая твоя задача, Тарас Иванович, подавление огневых точек противника. Передовые полки Зайцева и Славкова должны не допустить большого отрыва от танков, то есть при атаке не должно быть никаких остановок. Только вперед! Хохлов, Сосновский наступаете своими полками сразу, как только передовые полки приблизятся к передовым окопам противника. И не медлить, товарищи офицеры, нужно успеть взять переднюю линию обороны до того, как кончится артобстрел, иначе немцы очухаются, откроют ответный огонь, что приведет к большим потерям и атака может захлебнуться. Полк Соколова остается при штабе. Ваша задача будет ввести в прорыв тылы, артиллерию, боеприпасы, госпиталь, короче, вы остаетесь при мне. Небольшой резерв нам не повредит. Начальник штаба Дмитрий Дементьевич, составьте план для каждого полка. Наметьте линию прорыва обороны противника. Организовать несколько групп разведчиков, основная задача - огневые точки противника найти и отметить на карте. На сегодня все. Корректировка полка наступления будет после новых разведданных. Товарищи офицеры! - все встали на вытяжку, - Свободны! - закончил Геннадий Юрьевич заседание штаба.
  - Своих замов прошу остаться, - попросил он.
  Когда все вышли в коридор, Мартынов весело спросил своих замов: «Ну что, поужинаем? А то у меня что-то аппетит появился, если конечно вы не возражаете? - прищурив левый глаз, потирая ладони, спросил комдив.
  - А вот не возражаем, Геннадий Юрьевич! Я прав, Дмитрий? - спросил комиссар начштаба.
  - Ни в коем случае, - весело ответил Коротких.
  - Ну, тогда вперед.Юра! Ужин готов мы уже идем? - весело по-свойски крикнул он адъютанту.

Наступление

  Зимнее январское утро можно назвать «Утро в ночи», действительно небосвод был затянут облачной пеленой и если бы не белизна снежного покрова, то нельзя было бы различить ничего, но снег хоть и в темноте все-таки выделял дома, дорогу, что давало возможность хоть как-то ориентироваться и двигаться в нужном направлении. Мартынов поднялся в пять часов утра. Умылся холодной водой, чтобы взбодриться и не выглядеть вялым перед своими подчиненными. Плотно позавтракал, с расчетом, что обед может оказаться ужином, дал распоряжение Кузнецову, чтобы автомобиль в 5-45 был готов отвезти его на «НП» дивизии. Вошел в свой кабинет, открыл сейф, взял три запасные обоймы к «ТТ», присел на дорогу, дожидаясь адъютанта.
  От штаба выехали в назначенное время. По обочинам дороги двигались автомашины, груженные бойцами второго эшелона наступления. На душе стало не так тревожно, разработанный план группировки войск работал четко по времени. «Молодчина Коротких», - подумал комдив о начштаба. Дорога завела в небольшой лесок, минут через пять они остановились.
  - Товарищ генерал-майор, дальше пойдем пешком, - в полголоса произнес адъютант, - вон там правее метров пятьсот по окопам высотка. В ней вырыт наблюдательный пункт. С него хорошо просматривается вся панорама будущего боя. Начальник штаба, комиссар уже находятся там, - добавил капитан Кузнецов.
  Еще минут тридцать они петляли по окопам. Бойцы вставали, приветствовали, хотя не знали, кто проходит мимо них. А когда рельеф папахи был более виден, она снова исчезала во тьме январского утра. Наконец траншейная колея пошла вверх. Адъютант осветил брезент, прикрывающий вход в блиндаж, приняв вправо, откинул его и впустил комдива. Мартынов в полутьме увидел огонек в стоящей на столе гильзе от снаряда. Его скромный свет высвечивал лица сидевших за ним Начальника штаба и комиссара дивизии.
  - Здравия желаем, товарищ комдив, - в полголоса поздоровались они с Мартыновым.
  - Здравствуйте, товарищи офицеры. Докладывайте, какие новости, - поздоровался и спросил он.
  - Новости есть, Геннадий Юрьевич. В три часа ночи вернулась разведгруппа 173-го полка майора Славкова. Вернулись не пустые, с языком. Ефрейтор 6-й дивизии 18 полка, он на допросе ответил, что перед нашим фронтом помимо многорядовой колючки заграждения многокилометровые танковые рвы, сотни дзотов и блиндажей, сотни нарытых окопов и лесных завалов. Перед нашими дивизиями в обороне от 2 до 6 полков пехоты, много артиллерии и минометов, большое количество боеприпасов ко всем видам оружия. Очень большая глубина обороны, за ней леса и болота. Да, и самое главное, Геннадий Юрьевич, они знают о нашей концентрации сил и ждут подкрепления, чтобы иметь резервы для закрытия и уничтожения прорыва наших войск, - доложил начальник штаба.
  - Хорошие, в кавычках сказать, новости перед наступлением. Мы же теряем эффект внезапности. Если немцы знают о нашем наступлении, то предпримут шаг обезопасить потери во время нашей артподготовки. Теперь сложившаяся обстановка не в нашу пользу. Начальник штаба, перенесите атаку на пятнадцать минут раньше. Артбатальон капитана Прыкина держать в резерве. Пусть выделят разведкорректировщиков, которые будут засекать огневые точки противника, а артбатальон должен их быстро накрывать. Это поможет танкам ворваться на первую линию обороны противника. Дальше все по намеченному плану, - закончил комдив.
  - Товарищ генерал-майор, очень рискованный план атаки при артподготовке, - заметил начальник штаба.
  - Рискованно, согласен, товарищ полковник, только этот риск я видел в июне 1941 года со стороны немцев. И они почему-то прорывали нашу оборону. Да и другого выхода у нас нет, отдавайте приказ, - твердо приказал Мартынов.
  - Радист, пятого срочно! - приказал Коротких.
  - Пятый! Пятый! Есть пятый, товарищ полковник, -отозвался радист, протягивая трубку начштаба.
  - Пятый, я первый. Слушай внимательно. Начнешь на пятнадцать минут раньше, остальное без изменений.
  - Давай артиллерию!
  - Есть, четвертый!
  - Четвертый, начинай! - все поднесли свои руки с часами поближе к огню на столе.
  Мартынов со своим штабом поднял голову и началось. Сначала зашипело в воздухе, словно масло на сковороде, затем огненные вспышки озарили вражескую оборону белым с красноватым отблеском светом, затем докатилась канонада до блиндажа. Комдив внимательно вглядывался во вспышки на переднем краю противника. После каждого залпа дивизионной артиллерии во вспышках от фугасных снарядов мелькали какие-то предметы, видно бревна накатов блиндажей и дзотов, были и взрывы боеприпасов.
  - Товарищ комдив, передний край противника разминирован, докладывает старший лейтенант Серов, -неожиданно для комдива, занятого делом, доложил сапер.
  - Молодцы саперы, успели вовремя, - глаза у комдива горели азартом.
  - Товарищ командир, три реактивные установки подошли, - откинув полу брезента, доложил адъютант Кузнецов.
  - Это совсем прелесть. Начштаба, давай их на фланги, ударь в глубину километра на два. Пусть разворошат там все, а артиллерия довершит, - комдив замолчал и снова припал к окулярам.
  Через десять-пятнадцать минут пошли огненные трассы от реактивных снарядов, а через секунды за передним краем противника понесся огненный смерч, земля под ногами загудела, да, силища была неимоверная. Он видел, как прошли танки по нашим окопам тремя колоннами и на ходу развернулись в цель. Только они скрылись в темноте, пошли полки прорыва, молча так было условлено. Немцы очухались не сразу. По передовым частям дивизии сначала посыпались одиночные разрывы. Видать, минометы, спрятанные в укрытии, потом огонь становился плотнее. Загорелись три танка, следом вспыхнул еще и еще.
  - Радист, дивизион прикрытия на связь! - протягивая руку, крикнул Мартынов. Трубка через минуту была в его руке.
  - Капитан Светлов слушает, - раздался голос с другого конца.
  - Капитан, огневые точки засекли?
  - Так точно.
  - Почему они еще не уничтожены?
  - Нащупываем, товарищ генерал, две уже затухли.
  - Давай, родной, давай, дави, мне танки нужны целые, а не горящие факелы, - пытался в запале Мартынов подбодрить Светлова, - давай, до связи капитан, надеюсь на тебя очень, - закончил Геннадий Юрьевич.
  Вдруг с флангов по центру немецкой обороны ударили световой дорожкой РСы. У противника началось такое светопреставление, что глаза слепило даже у офицеров, не вооруженных биноклями. Во многих местах немецкой обороны поднимались огромные зарева пожарищ, от их освещения просматривались взлетавшие вверх и по сторонам остатки бревен блиндажей, вырванные сильными разрывами снарядов армейских минометов. Потом огонь артиллерии удалился вглубь обороны противника. Рассмотреть можно было зарницы по всему фронту и доносившийся рокот разрывов вперемежку с залпами нашей артиллерии.
  - Товарищ генерал-майор. Славков у аппарата, - доложил радист.
  - Виктор, доложи обстановку? - по-товарищески спросил генерал Славкова. Они воевали с первых дней войны, комдив ценил и уважал майора еще до Белоруссии.
  - Докладываю, мой полк взял переднюю линию обороны, - бодро доложил комполка.
  - Понял тебя, понял, Славков. Не задерживайся, броском вперед не дай противнику собраться с силами. Открывай огонь из минометов и под их прикрытием атакуй, тебя поддержит полк Хохлова. Дождись его. Скоординируйте, совместные действия. Смотри сам не лезь, а то потеряешь руководство полком, - закончил комдив, выхватывая трубку у радиста с сообщением от полка Зайцева.
  - Товарищ комдив!
  - Слушаю, докладывай!
  - Оборону прорвали. Меня догнал полк Сосновского, с ним прибыло четыре танка. Накапливаем силы для захвата второй линии, - доложил майор.
  - Не стоит, Иван Васильевич, огонь из минометов, людей на танки и вперед, только вперед, - из-за грохота на другом конце провода Мартынову приходилось кричать. Офицеры штаба стояли в первом оцепенении. Они понимали, важна каждая минута, чтобы быстро взломать вражескую оборону, до прибытия их резервов.
  - Полковник Нефедов, быстро с капитаном Серегиным организовать переброску орудий на передний план. Начальник тыла, где полковник Степанов? Геннадий Борисович, обеспечить Нефедова с Серегиным всем необходимым. Соколов, выступай со своим полком и еще посади один батальон на машины, пусть приготовят моему штабу новое «НП». Начальник штаба, сворачивай штаб, через час выезжаем на новую квартиру, - Мартынов специально с задоринкой отдал последние приказы, чтобы разбить первое оцепенение своих командиров.
  Все штабисты сразу ожили и муравейник закипел. Каждый сновал в разных направлениях, по четко поставленным задачам.

Немецкая оборона

  Авиаразведка немцев доложила в штаб группы армий «Центр», что к переднему краю русские идут, большие силы живой силы противника. На дорогах наблюдаются колонны бронетехники, автомашин с орудиями. Все прифронтовые железнодорожные станции забиты военными эшелонами. Германское командование удивлялось открытому накапливанию русских войск.
  Фельдмаршал Ганс Гюнтер фон Клюге, заменивший бывшего командующего группы армий «Центр» Федора фон Бока, был в недоумении от действий русских. Он понимал, что обе противоборствующие стороны измотаны в московских сражениях и вести наступление не способны. Он ломал голову, где советское командование нашло резервы для наступления по фронту более 600 километров. По его приказу были доставлены перепроверенные разведданные, авиафотоснимки отражали большое скопление войск на всей линии обороны германских войск Гжатск - Сычевка - Ржев -Вязьма.
  «Города-бастионы», - вспомнил фельдмаршал слова Лиддел Гарта, - в принципе он прав, оборона от 5 до 8 километров у нас более чем надежная, хорошо укрытые артиллерия, узлы связи, независимые электростанции, а также офицерские и солдатские помещения. Он приказал начальнику резервного фронта срочно перебросить три-четыре дивизии в район Вязьма - Ржев.
  Планы командующего группы армий «Центр» испортило советское наступление утром 8 января 1942 года. На некоторых участках фронта советский огонь батарей был настолько плотный, что вырывал все на своем пути, накаты блиндажей в шесть накатов в толщину вырывались разрывами снарядов и разлетались во все стороны.
  Личный состав вермахта понес потери, многие укрытия были разбиты прямыми попаданиями снарядов, а разрывы от реактивных снарядов сжигали все вокруг, и живое, и мертвое. Советские дивизии прорвали фронт во многих местах, но благодаря хорошо продуманной до мелочей оборонной линии, закопанной в землю, закатанной в несколько накатов бревен, одетой в железобетон, прорвать до конца довелось не многим. Затратив неимоверное количество боеприпасов на подавление огневых точек противника, многие армии переходили к обороне на занятых участках. Но южнее и юго-западнее города Вязьма намечались прорывы 33-й, 43-й, 50-й, 10-й армий Западного фронта. Фон Клюге заметил это, чтобы предотвратить разрыв фронта, бросил туда резервы 4-ой полковой и 9-ой танковой армии. Завязались бои в районах городов Верея - Медынь - Юхнов - Мосельск - Сухиничи -Белев. Фельдмаршал усилил Юго-Западную группировку своих войск еще несколькими дивизиями и группами войск СС, тем самым учитывая потери русских в наступательных боях, немцы на некоторых участках обороны имели преимущество, особенно в бронетанковых войсках. Эти ходы Клюге принесли свои плоды, советское наступление заметно замедлилось. Не смотря на большие потери в живой силе и технике, советская армия продвигалась вперед. Особенно волновал фельдмаршала глубокий прорыв 33-й армии генерала Ефремова на юго-западном направлении и южном направлении генерала Белова и 50-й армии генерала Болдина. Прорывы этих войск грозили окружением 4-й и 9-й армий Ржевской группировки. Также фон Клюге волновала неустойчивая позиция группы армии «Север» под ударами 3-й и 4-й армии Северо-Западного фронта 9 января начала отход и дальнейшее их продвижение могло отрезать 9-ю армию полевую и 4-ю танковую армии от наземного снабжения. Фон Клюге срочно вылетел на Северо-Западный фронт, чтобы лично разобраться в сложившейся обстановке.

49-я в бою

  Мартынову переоборудовали немецкий бункер, находившийся на высотке второй линии обороны немцев. Железобетонное сооружение с обзором на 360, ниже находились амбразуры для пулеметов. Потери в полках были ощутимые и исчислялись сотнями бойцов. Более тысячи раненных, тяжелораненных сразу отправляли в тыл за линию фронта. Геннадий Юрьевич дал задание связистам наладить связь с командармом, телефонную связь восстановить не удалось. Войска армии постоянно меняли дислокацию. Радист, не отрываясь, вызывал позывные Ефремова. Немцы наращивают сопротивление, потеряли еще пять танков, артиллерия не успевает за полками. Местность выбрана немцами не зря, она больше пригодна для обороны, чем для наступления. Проезжие дороги петляют между опорными пунктами, противотанковыми рвами, большая часть саперного батальона занята прокладыванием дорог для техники. Последняя линия обороны немцев удерживает свои позиции, видно, получила какое-то подкрепление. Мартынов ругает в телефонную трубку тылы и артиллерию, торопит быстрее доставить боеприпасы и орудия в передовые полки.
  К вечеру доложили, что батальон сорокопяток и дивизион 122 мм орудий занял позиции, изучают ориентиры, сверяют по карте, вычисляют координаты для точности стрельбы.
  - Радист танкового комбата, срочно на связь.
  - Есть связь. Комбат слушает, - радист отдал трубку.
  - Ткаченко, слушай, сколько у тебя танков? Пять мало, сколько за ночь можешь восстановить из подбитых? - Спросил комдив.
  - По докладу с рембазы, можем восстановить от трех до пяти машин, - ответил капитан.
  - Добро. Утром жди указаний, - Мартынов отдал трубку.
  - Дмитрий Дементьевич, отправляй разведку, позарез нужен язык. Сколько можно, как слепые котята тыкаемся вместо молока в дерьмо. Вот о чем они там думали, начиная такое наступление без данных разведки, характере местности, глубины обороны. Родную местность не можем точно положить на карту. Комиссар, населенного пункта на карте нет, а опорные пункты сделаны из домов местного населения. Это как назвать, наступление вслепую? - недоумевая, спросил Мартынов Коротких.
  - Успокойся, Геннадий Юрьевич, Жукову виднее. Он же с генеральным штабом разрабатывал эту операцию.
  - Как можно разрабатывать наступательную операцию не зная ничего об обороне противника? А она оказалась не такой простой. Мы атакуем третий день, а прошли кот наплакал, - недовольный ответом комиссара, возразил Мартынов.
  Одно комдив видел реально. Его дивизия оторвалась от остальных, и дальнейшее продвижение вперед становится опасным. Нужна связь со штабом армии, нужна координация действий с остальными дивизиями. Радист все продолжал вызывать.
  Мартынов вышел из бункера и направился в госпиталь, находившийся в лесном массиве. Шофер увидел генерала, завел двигатель.
  - Степаныч, давай в госпиталь, - назвал своего водилу по отчеству, он был его постарше лет на десять. Родом был из Орла, работал в танкопарке. Призвали в тридцатые годы в ряды РККА, не хватало опытных водителей. Он отслужил, хотел демобилизоваться, а тут началась война. Семья - жена и двое детей, попали в оккупацию, последнее письмо, фотокарточку получил в начале июня 1941 года, так все и носит в левом кармане гимнастерки.
  Сколько раз Мартынов замечал, как он поглаживал карман правой рукой и грустным взглядом смотрел куда-то вдаль. Он поначалу даже спросил его:
  - Что, Степаныч, сердце барахлит что ли? Сходи к Елене Валерьевне, пусть даст какой-нибудь микстуры.
  - От этого микстуру не придумали, товарищ генерал, - со вздохом ответил он. Мартынов его сразу понял, у самого такое бывает, и он сглотнул кадыком слюну, вспомнил о Ане.
  Они въезжали в лес. Дорога была хорошо накатана. «Любят немцы во всем порядок», - подумалось ему. Подъехали в расположение госпиталя, деревьев здесь было пореже. Видно в целях маскировки немцы все-таки некоторые оставили. На свободных местах были установлены армейские палатки с красными крестами в белом круге. Между редкими деревьями были натянуты веревки. На них сушились медицинские бинты не первой свежести, дымили походные кухни, ходячие легко раненные бойцы сидели, на скоро смонтированных лавочках, курили самокрутки, шутили.
  У входа в палатку Мартынова встретила начальник госпиталя:
  - Здравствуйте, Елена Валерьевна, - улыбаясь, произнес он.
  - Здравие желаю, товарищ генерал-майор, - смущаясь, ответила она.
  - Не очень мы вас обременяем?
  - Что вы, товарищ генерал, война, а на войне всегда больше раненых и это радует. Подлатаем, подлечим, и будут как новенькие, - прикрывая усталость, ответила военврач.
  - Елена Валерьевна, если нужна моя помощь, вы не стесняйтесь, чем могу, помогу. Да и вот еще что, всех, кто требует длительного лечения, отправляйте в тыл без задержки, - предупредил комдив.
  - Что, плохо там?
  - Я думал, будет хуже, скрывать не буду. Поэтому и предупреждаю, пока, Елена, есть возможность, вывози, зачем нам лишний грех на душу брать. Они свою храбрость своей кровью доказали, и мы обязаны их спасти. Ладно, веди меня, хочу лично поблагодарить их, - подталкивая ее в правое плечо, попросил Мартынов.
  Они вошли в полусветлое палаточное помещение, раненные лежали на хвойных матрасах, застеленных простынями, где брезентом. Многие стонали в беспамятстве, стонали и в сознании. Мартынов подходил к раненым, подбадривал их, благодарил, отходя, пожимал руки, у кого они имелись. В левом углу палатки белыми простынями была обтянута хирургическая и направо сделанная также перевязочная.
  - В остальных палатках также, каждый день десятки операций, хирурги несложные доверяют хирургическим сестрам, чтобы немного отдохнуть или поспать, что поделать, силы человеческие на - пределе, - объясняла начальник госпиталя Геннадию Юрьевичу госпитальную действительность.
  - Большая молодец вы, Елена Валерьевна, я очень рад, что у меня в дивизии служите именно вы. Теперь извините и до свидания, сами понимаете, положение обязывает, а на счет раненых, не тяните. Я прикажу прислать побольше машин. Прощайте, - он повернулся и, ускоряя шаг, поспешил к автомобилю. В штабе его с нетерпением ждал радист.
  Не успел комдив перешагнуть порог своего «НП», он скороговоркой светящийся от радости доложил:
  - Товарищ генерал-майор. Есть комдив!
  - Молодец, Левушкин. Давай срочно мне связь с ним, -Мартынов за эти сутки мало радовался, а сейчас в нем что-то проснулось давно спавшее и запело. Он с нетерпением ждал, слушая звуки радиостанции. Но вдруг откуда-то далеко голос:
  - Я!Я!49-я! Слушаю вас, товарищ генерал! Первый на проводе, - снимая наушники и подавая их комдиву, говорил радист.
  - Товарищ первый, 49-й на связи, - с волнением в голосе громко запросил Мартынов.
  - Кончай, Геннадий, кодироваться, кто мы и где находимся, немцы не хуже нас знают. Где сейчас находишься и в каком состоянии дивизия?
  - Дивизия боеспособна, потери около двух тысяч человек вместе с раненными, боеприпасами обеспечены, подвозим из тыла. Сейчас будем прорывать третий участок обороны противника, направление Износки - Метаево, а о немцах ничего не известно, жду разведданных к утру.
  - Слушай приказ: оборону прорывай и выходи на намеченные тобой участки. Дальше закрепись, жди моих указаний. Место встречи установим по обстановке. Конец связи, - коротко оборвал связь командарм.
  У Мартынова поднялось настроение: «Значит дивизия не одна, армия прорвала фланг противника, но тоже продвигается С трудом, раз боится засветиться. Конечно, перед Ефремовым крупный населенный пункт Верея, и он не уверен взять его с ходу. Хорошо хоть связь восстановили, теперь время покажет, насколько быстро будут наши успехи. Моя задача завтра уничтожить оборонительную линию и выйти на оперативный простор, там возможности для маневра возрастут в разы», - про себя прокручивал сложившуюся ситуацию Геннадий Юрьевич. Он вызвал к себе начальника связи дивизии, дал указание проверить всю линию передач, чтобы каждая рота имела не прерывающееся радио и телефонную связь. Даже для подкрепления к сказанному пригрозил наказанием вплоть до расстрела.
  Полковник Природин никогда еще не видел генерал-майора таким непримиримым, настойчиво-строгим с жестким, пронизывающим до холода в спине, взглядом. Он присел за стол, освещенный керосиновой лампой, достал карту, начал внимательно до тонкости изучать рельеф местности на подступах к селениям Износки и Метлево. Мартынов медленно клонился рывками к столу с картой, пока, упершись лбом в ее рельеф, не заснул.
  Командиры полков тем временем по рекомендациям ротных командиров отбирали лучших бойцов за линию фронта, нужны были более-менее точные данные немецких укреплений. Достаточно первого перехода наступления, в котором все армии понесли огромные потери, многие не прорвали свои участки прорыва.
  Дивизия была полностью готова к прорыву, все, что предписывается для начала атаки приведено в готовность № 1. Но нужны координаты батарей, пулеметов, примерное нахождение «НП» противника, чтобы огнем мешать руководству подразделениями, а также нужны знания количества личного состава, чтобы рассчитать свои резервы. Командир дивизионной разведки лично проводил четыре группы разведчиков.
  Командиру разведроты приказал в назначенное время самому встретить, а если нужно и вынести людей в окопы, но лучше все сделать тихо и не вызвать подозрение со стороны противника. Внезапность - большой козырь нападавшего на вас противника. Тем более, наступление идет по всей линии обороны противника, и немцы не могут в короткий срок догадаться, где у наших войск главное направление. Поэтому нужно действовать быстро, не дать противнику перегруппироваться и подтянуть огневые средства. Они хорошо знают, что дивизия понесла большие потери в людях и технике и наверняка считают, при таких потерях мы не сможем организовать наступательную операцию. С 313-го полка доложил майор Хохлов о том, что вернулись две разведгруппы на участках его подразделений, взяли лейтенанта СС, направлены в штаб дивизии.
  Капитан Кузнецов принял телефонограмму, положил трубку «Замера». Он знал, что такие сообщения должны немедленно докладываться командованию. Юра решил не торопиться. Он какое-то время посидел на стуле, откинувшись спиной на спинку стула, затем резко встал, поправил гимнастерку с портупеей, решительно шагнул к двери комдива. Уважая субординацию, он потихоньку постучал в дверь своего начальника, никакого ответа не последовало, тихонько, очень осторожно приоткрыл дверь. Мартынов, положив руки, как школьники на уроках внимательно слушают учителя, друг на друга, положил на них голову и безмятежно спал. Юра подошел к генерал-майору, наклонился к лицу комдива.
  - Товарищ генерал-майор, товарищ генерал-майор! - в полголоса позвал он комдива, тихонько коснулся его плеча. Геннадий Юрьевич дернулся всем телом, оторвал голову от рук, резко выпрямился, вдавив спину в стул.
  - В чем дело, Юра, - отозвался он, окончательно приходя в себя.
  - Товарищ комдив. На участке 313-го полка вернулось две группы разведки. Взяли языка в чине обер-лейтенанта, сейчас следуют в штаб, - доложил адъютант причину его присутствия.
  - Молодцы разведчики! Юра, как они прибудут, сразу ко мне, - лицо Мартынова сияло, сонливость как рукой сняло. Он Достал папиросу из пачки, лежавшей на столе, опять откинулся на спинку стула, глубоко затянул ядреный табак в легкие и медленно, с наслаждением, выпустил дым, который на время прикрыл его лицо.
  В кабинет вошли командир дивизионной разведки майор Трохин и командир разведроты 313-го полка старший лейтенант Сухарев.
  - Геннадий Юрьевич, две группы старшего лейтенанта вернулись из разведпоиска. Взяли языка в чине обер-лейтенанта, хочет доложить о результатах, - доложил майор, давая возможность Сухареву собраться с мыслями.
  - Ну что, разведка, докладывай, что там нарыли? - задал вопрос комдив.
  - Товарищ генерал-майор! Из докладов командиров групп старшего сержанта Сальникова и сержанта Нилова ясно одно, оборона немцев подготовлена основательно, слабых мест она не имеет. Много дзотов и доты построены по всем правилам инженерии. Глубоко вкопанные в землю накаты из бревен в несколько рядов, амбразуры для стрельбы из пулеметов, вмонтированные далёко от передней стенки сектора для стрельбы. Чтобы уничтожить такую огневую точку, должно быть прямое попадание снаряда. В любом другом случае их просто не разрушить. Между ними сплошная полоса окопа, к ней идут еще окопы, что дает немцам в случае больших потерь всегда подтянуть свежие силы. Подтверждением этому мои разведгруппы не могли пройти дальше передней линии немецкой обороны. Надо отдать им должное, при смене караула они сумели воспользоваться этим. Немцы на время потеряли бдительность, новый караул при смене старого не успел занять свои позиции. Мои разведчики воспользовались этим обстоятельством, мгновенно ворвались двумя группами в немецкий окоп, финками сняли всех, и новых, и старых. Им просто повезло, там оказался обер-лейтенант и если, товарищ генерал-майор, он заговорит, то очень многие секреты обороны противника будут известны, Немецкий офицер находится в вашей приемной, - закончил доклад командир разведроты старшин лейтенант Сухарев.
  - Давайте сюда этого обер-лейтенанта, - приказал Мартынов. В его интонации улавливалось недовольство.
  В сущности, разведка ничего нового не принесла, то, что доложил Сухарев, видно в бинокль. Надежда на германского офицера. Нужно, чтобы он заговорил, иначе очередные потери в личном составе, нужен план «Б». Ввели гестаповца, вид у него был помятый, но просматривалась холеность, держал он себя, показывая всем своим видом, словно не он, а мы находимся в плену.
  - Товарищ генерал-майор, пленный доставлен! - доложил конвой.
  - Давай его поближе, - приказал Мартынов.
  Лейтенанта подвели поближе, он старался держать голову высоко и прямо смотрел на окружающих офицеров презирающим взглядом. Вдруг его взгляд встретился со взглядом Мартынова. Взгляд, который прошил его такой ненавистью, что спина гитлеровца покрылась холодными капельками пота. Он убивал его какой-то непонятной энергией, его ноги стали мягкими, коленки стали подгибаться, голова поневоле наклонилась к груди, фюрерская челка повисла параллельно тела. Теперь было очевидно, фрукт созрел. Штаб был в шоке, у всех на глазах комдив из породы сделал дворняжку.
  - Николай Николаевич, вы кажется знаете немецкий язык. Спросите у пленного, какова глубина их обороны, какими силами располагают немцы на этом участке, сколько стволов артиллерии и минометов, примерное их расположение. Сколько понадобиться времени, чтобы подтянуть свежие войсковые подразделения. Да, и еще, как быстро может налететь авиация? - обратился с вопросами он к комиссару дивизии.
  Комиссар начал допрашивать обер-лейтенанта, тот что-то дакал, некал, пучил глаза, говорил что-то о чести офицера вермахта.
  - Геннадий Юрьевич, не хочет отвечать на вопросы, говорит, что он не предатель и служба вермахту для него все, - коротко объяснил Захаров Мартынову.
  - Хорошо, сейчас мы поговорим, насколько сильна его вера. Николай Николаевич, переведи ему следующее. Если он не будет отвечать на вопросы или будет увертываться от них, то я сейчас вызываю мясника со столовой, он по частям начнет его разделывать. За каждый не отвеченный вопрос будет отрубать по конечности. Наше начальство далеко и защитить его будет некому. Давай, комиссар, начинай допрос, - закончил свое повествование Мартынов. Он посмотрел на офицеров штаба, они сидели спокойно, понимая, что это психологическая обработка, и она здорово подействовала на гестаповца. После первых слов полковника Захарова, его глаза словно вылезли из орбит, губы задрожали, он сразу сник, спесь его сразу пропала. Он поначалу замурлыкал, затем сразу начал давать четкие ответы на вопросы, даже показывал на карте, где и что находится. Из ответов арестованного стало ясно, что с наступлением дивизии нельзя откладывать. С района города Вязьма немцы готовят с утра послать два батальона подкрепления и активизировать удары авиацией. Все вело к тому, что тянуть с ударом по немецким позициям нельзя. Чтобы исключить действия немецкой авиации, начать атаку надо во второй половине ночи, а к утру прорвать оборону противника и уйти в леса. Атаку решили начать в тринадцать часов тридцать минут.
  Мартынов в стерео трубку смотрел в темноту переднего края, то и дело посматривал на фосфорный циферблат своих ручных часов, оставалось десять минут. Десять минут, которые разделят солдат и офицеров на живых и мертвых. Геннадий Юрьевич знал, что уничтожить все огневые точки противника не возможно, тем более не имея авиации. Но кое-какие ориентиры пленный все-таки предоставил, и, если они верные, многие артиллерийские и минометные позиции можно уничтожить. Он посмотрел на стрелки часов. Все, пора.
  - Полковник Нефедов, начинай! - отдал приказ комдив начальнику дивизионной артиллерии.
  Под ногами затряслась земля, шелест снарядов, разрывы на переднем крае противника, разорвали тишину морозной ночи. Вспышки, зарево огня осветили немецкие позиции, земля взлетала стеной, прикрывая на время отблески света от пожарищ, видны были летящие предметы бревен, останки человеческих тел. Артподготовка шла уже пятнадцать минут и казалось, на немецкой стороне не осталось ничего живого.
  - Начальник штаба?
  - Слушаю, генерал-майор.
  - Через семь минут поднимай батальоны Серова, Иванова, Комарова, Майорова. Задача батальонов: достичь позиции противника до того, пока противник находится под ударом нашей артиллерии и не сможет поставить плотный заградительный огонь. Занять окопы противника и после того, как вторая волна артподготовки накроет вторую линию обороны немцев, сразу выдвигаться в этот район. Впоследствии занять его. Как только, Дмитрий Дементьевич, артиллерия будет обрабатывать глубину немецкой обороны, сразу поднимайте 191-й полк полковника Сосновского. Полки левого и правого крыла ставят заслоны в местах прорыва, снабдить батальоны заслона всем необходимым, включая артиллерию, - закончил комдив с распоряжениями и опять прильнул к окулярам стереотрубы, внимательно наблюдая за полем боя. То и дело давал указания Нефедову на перестроение огня.

Передовая

  Мартынов не зря выбрал такую тактику прорыва обороны немцев. Он на фронте с первого дня, поэтому он хорошо изучил тактику фашистов. Теперь он сам применил их же тактику.
  Действительно, для немцев это была шоковая ситуация, они никак не рассчитывали, что русские во время артподготовки пойдут в атаку. Когда дозорные прибежали в укрытие, немцы строили специальные укрытия от артиллерии и авиации, тем самым несли незначительные потери и доложили о русском наступлении, капитан командир батальона не сразу им поверил. Пока роты по ходу сообщений заняли свои позиции, было уже поздно. Батальоны Комарова и Майорова ворвались в их окопы. Началось что-то невообразимое: рукопашный бой с применением штыков, прикладов, ножей и даже саперных лопат. Отовсюду неслись неприятные звуки чваканья человеческого мяса вперемежку с кровью, у молодых солдат, не бывавших никогда в боевых действиях, остатки рвоты налипали на лице, шее, на материи гимнастерки. В воздухе стоял оглушительный ор, немцы орали на своем языке, на русском маты. Когда все кончилось, в окопы начали спрыгивать роты 191-го полка, чтобы сменить потери батальонов.
  - Ну, мужики, у вас и видок, - разглядывая бойцов передовых батальонов, говорили прибывшие на замену бойцы. Действительно, вид у красноармейцев был пугающий, налипшая земля на забрызганных кровью лицах и кистях рук делала их вид пугающим, не человеческим. Везде раздавались стоны раненых, вперемежку с крепкими русскими словами. Бойцы еще были разгоряченными прошедшим боем, стояли, тяжело дышали, глаза были широко раскрыты и безумны, они даже не понимали, над чем пришедшие шутят и дружески улыбаются.
  Батальоны Серова и Иванова нарвались на перекрестный огонь железобетонных дзотов, дивизионная батарея оказалась малокалиберной для метровых, закопанных в землю дзотов. Бойцы залегли, уничтожающий огонь крупнокалиберных пулеметов и противника наносили большой урон наступающих цепей. Нефедов приказал четырьмя 82-мм орудиями выйти на прямую наводку и подавить огневые точки противника. Все понимали, задержка атаки батальонов смерти подобна, артподготовка подходила к концу и есть вероятность ответного огня противника, а это большие потери личного состава. Комдив приказал трем из шести уцелевших танков посадить пехоту и немедленно атаковать. Начинало рассветать, все устремили взоры в небо, но туманная дымка в воздухе давала шанс.
  - Товарищ генерал-майор! Докладывает майор Славков, передний край немцев взят, закидали с тыла второй дзот гранатами, и батальон Иванова тоже ведет бой на передке врага, - доложил адъютант комдива Кузнецов.
  - Юра, дай трубку! Славков! Женя!
  - Слушаю, товарищ генерал-майор, - отозвался на другом конце провода.
  - Славков, ты свой полк подтянул? - спросил комдив.
  - Да. Товарищ комдив! Два батальона Зыкова и Брелова уже на подходе. Я приказал Иванову продолжать атаку. Сейчас нельзя терять ни минуты, а то на немцев сработаем, -закончил доклад Славков.
  - Правильное решение. Женя действуй, я в тебя верю, - обрадованный донесением комдив попросил крепкого чая.
  В батальонах Серова и Иванова были в основном бойцы, прошедшие испытания в боях, так что рукопашная и близкий бой с противником закончились быстро. Бойцы, по переходным окопам, сметая все на своем пути гранатами и огнем, легко вышли на следующий участок обороны фрицев. Артиллерия тут поработала на славу, земля была словно перепахана огромной тяпкой, слева догорал бревенчатый дзот, снаряд прямым попаданием разорвал его изнутри, бревна от сильного взрыва были вывернуты из земли и торчали из нее под всеми углами геометрии. Отделения старшего сержанта Сальникова и сержанта Нилова находились в крайнем окопе. Иван внимательно следил за двухэтажным зданием на правом крыле. Какое-то чувство злости и несправедливости сжимало сердце.
  - Надо же, Серёга, смотри, левый дзот, насколько меньшая мишень, разбит в дребезги, а тут такое зданище и хоть бы что. Есть у меня подозрение, сержант Нилов, что нас там ждут, - повернув голову в сторону друга, сказал Иван.
  - Слушай, Вань, я тут, пока бежали, хороший немецкий батальонный миномет присмотрел. Давай подтянем его сюда и дадим их же оружием им по зубам, - довольный своей идеей, посоветовал Нилов.
  - А что, Серёга, это идея. Давай, тащите, а то уже светает, не дай Бог авиация. Ты еще здесь? - серьезно спросил Сальников.
  Сержант Нилов взял с собой пятерых красноармейцев и исчез в туманном утре, запачканном гарью с копотью зимы.
  Минут через десять Нилов вернулся, бойцы установили ствол на плите, положили невдалеке три ящика мин. Сальников припал к окулярам прицела, руками крутил ручки наводки миномета. Взмахом правой руки приказал заряжать. Мина с воем ушла в сторону укрепленного здания, четко, раздался взрыв в среднем окне второго этажа. Наводка была точной. Старший сержант сам вкладывал мины в ствол, временами подкручивал маховики наводки, после десятой мины все здание чадило черным дымом. Сальников оставил одного бойца, а остальных направил на захват здания.
  Старший группы сержант Нилов рассредоточил красноармейцев, лишил немцев единой цели. Воронок от снарядов было достаточно и позволяло не группировать бойцов, а каждому продвигаться в отдельности. До здания, оборудованного под опорный пункт, оставалось метров сто-сто пятьдесят. Немецкий пулеметчик заметил разрозненное продвижение наших солдат, открыл огонь, сдерживая продвижение красноармейцев. Рядовой Семак сделал рывок из своей воронки, и тут же пулеметная очередь прошила его тело от левого плеча до печени. Он медленно сполз назад, оставив на поверхности голову, уткнувшуюся лицом в черный от гари вперемежку с землей лицом. Кравченко пуля с рикошетом попала в каску, со звездами в глазах он упал на дно воронки. Градову пулей раздробило кости плеча, стон и скрежет зубов было слышно на много метров вокруг. «Черт возьми, что, Иван, не видит? И огневую точку ему показать нечем и ракетницы, и связи», - думал про себя Нилов.
  Словно услышав его слова возле правого окна, оборудованного под огневую позицию пулеметчика, поднялись фонтаны разрывов от мин, уже третья мина ударила в кирпичную кладку амбразуры, а четвертая вышибла ее внутрь, огонь прекратился.
  - Вперед, ребята! Путь свободен, - крикнул сержант и первый рванул вверх из своего укрытия. За ним поднялись и побежали вдогонку красноармейцы. Добежали до стены укрепобъекта, сержант послал троих бойцов слева, а сам с двумя бойцами пошел справа. Дом-дзот был вокруг окопан ходами сообщений. В одном из окопов и нашли вход в здание, вырытый под фундаментом. Они вошли, поднялись на второй этаж, нашли оконце, выходившее в тыл позиций. Нилов поднес бинокль к глазам, начал аккуратно просматривать немецкую позицию. Красноармейцы увидели, с какой нервозностью сержант водил биноклем то влево, то вправо.
  - Так бойцы, дела табак, в тыле немцев сохранилось три орудийные позиции и четыре полковых миномета, а это силища. Минут через десять появятся батальоны капитанов Зыкова и Бредова. Слушайте меня, красноармейцы Кравченко и Градов, быстрым броском к старшему сержанту Сальникову. Передайте координаты: левее три градуса от укрепздания и прямо через него дистанция триста метров. Пусть бьет беглым огнем. А тебе, Градов, отдельное задание. Встречаешь передовые части батальонов и проводишь нашим путем сюда. Выполнять! - отдал приказ Нилов пострадавшим от огня красноармейцам.
  С остатками своего небольшого отряда пошел искать автоматическое оружие, как ни странно, им повезло. На втором и на первом этажах нашли два пулемета «МГ-47» с большим количеством боеприпасов, десятка два гранат, радиостанцию. Рядовой Баландин до войны занимался радиотехникой. Ему Нилов доверил привести рацию в рабочее состояние. Сам с тремя бойцами начал подыскивать выгодные огневые точки для поддержки огнем наступающих на этом направлении частей дивизии. Противник готовил здание к круговой обороне, и найти подходящие позиции для ведения перекрестного огня не составляло труда. Нилов с бойцом Хромовым занял амбразуру слева, а двух оставшихся красноармейцев поставил справа, указал им сектор обстрела, оставил им половину гранат и спустился к Баландину проверить, как обстоят дела, с радиостанцией.
  - Ну что, Степан, как обстоят дела? - спросил он бойца.
  - Сейчас все будет в порядке, товарищ сержант. От удара осколком оторвало контакт сопротивления, попробую соединить проволочкой, и можем приступать, - доложил Баландин.
  Вскоре наушники запищали. Баландин одел их и ручкой настройки начал ловить нашу волну. Наконец он поймал нужную волну.
  - Первый, первый, я четвертый! Первый, первый, вызывает четвертый! - Баландин вызывал командира дивизии.
  - Я Первый! Слушаю вас! - отозвались в наушники.
  - Первый! Я четвертый!
  - Слушаю вас, четвертый! - это был голос комдива.
  - Сержант Нилов! Докладываю! Нужно поддержать огнем батальоны Зыкова и Брелова, квадрат 12. Здесь целёхоньки семь огневых точек противника. Их нужно немедленно подавить. Батальоны я проведу в безопасное место, - успел доложить Нилов, связь оборвалась. Плохой контакт сжег сопротивление.
  Противник защитился, солдаты полезли из своих укрытий по проходам между окопами, начали подтягиваться к передовой. Пушки заводили орудийными стволами, нужны были срочно ответные действия. Полковой артиллерии понадобится какое-то время, чтобы выдвинуться и развернуться для ведения плотного огня. Выручил старший сержант Сальников. Он одним стволом своего трофейного миномета дал такую скорострельность, что от двух орудий и от трех минометов расчеты попрятались опять в свои норы. Настала очередь Сергея. Он подал знак бойцам справа Дубинину и Бурко открыть огонь из пулемета, не давая ему просочиться к переднему краю обороны.
  - Товарищ сержант! Появились батальоны первого эшелона наступления, - сообщил Баландин, приближавшийся с первого этажа.
  - Что с рацией?
  - Глухо, товарищ сержант.
  - Ладно! Беги к Хромову, пусть усилит огонь. Твоя задача: набери гранат, поднимись на крышу и лупи по немцам оттуда, - приказал Нилов.
  Баландин насовал - гранаты за ремень, за пазуху, в карманы и побежал к лестнице, ведущей на крышу здания. Спустился назад, забрал гранаты у второго пулемета. В окнах начались разрывы от брошенных радистом гранат. От пулеметного огня и гранат, немцы начали нести ощутимые потери, что заставило их повернуть назад. Сектор для ведения прицельного огня c амбразуры был ограничен. Немцы, подтягивающиеся далеко справа, попадали в мертвую зону, и пулемет не причинял им вреда. Сержант дал команду подняться на крышу и замедлить продвижение противника, не жалея патронов.
  Батальонам оставалось метров двести-двести пятьдесят, разрывы немецких мин и снарядов были не очень плотными. Сальников хорошо отточенными выстрелами не давал немцам вести прицельный огонь. Снарядов немцы припасли достаточно, так что Кравченко не успевал охлаждать ствол миномета из солдатского котелка, в котором он топил снег на костре. Наконец противник занял свои позиции с флангов, отдаленных от укрепления, и открыл беспорядочный огонь. Но было уже поздно, два артполка дивизии открыли залповый огонь. Сперва смешали с землей передний участок обороны, далее ужасные разрывы смерти рвали на части орудия и минометы противника. Бойцы батальонов приветствовали стоящих на крыше бойцов сержанта Нилова, а они в ответ, утираясь грязными от копоти и гари слезившиеся глаза, махали руками, давая понять им: «Да ладно вам».
  Бой отдалялся вглубь обороны противника, за ним тянулся и возникал вновь треск автоматов и пулеметов, разрывы гранат, шлейф черного дыма, закрывающее без того хмурое небо, изрытую вперемежку с человеческими телами землю. Тела убиенных лежали везде, страшно изуродованные разрывами снарядов, мин, гранат. Часто встречались конечности тел, рук, ног, оторванные головы с открытыми, смотрящими в никуда глазами. В окопах тела лежали загромождая проходы в окопах. Они погибали от пуль, падая друг на друга, угасали в рукопашной схватке и так лежали переплетенные в предсмертной агонии. Передовые батальоны вышли к лесному массиву, преследовать отступающих немцев команды не было. Комбаты Зыков и Брелов отдали приказ разведчикам прощупать окрестности и. убедиться, что врага поблизости нет. Подошли три уцелевших танка, комбат оставшихся танков батальона, приказал танкистам найти в лесу подходящее место для штаба дивизии и уплотнить снег гусеницами тяжелых танков.
  Оборона гитлеровцев была прорвана 149-й дивизией шириной в два километра. Такую оборону, хорошо продуманную в инженерно-технической мысли, можно было прорвать только обладая большой плотностью артиллерийского удара, исходя из этого генерал-майор Мартынов убавил ширину фронта в 4 километра до двух, тем самым добился нужного количества стволов артиллерии и подавил огневые точки противника, свел их к минимуму и избежал еще больших потерь дивизии.
  Комбат саперного батальона старший лейтенант Букин навел более-менее проходящие через передний план две дороги, и к лесному массиву подтянулись колонны машин с артиллерией, продуктами, боеприпасами, шли шеренги рот батальонов.
  Комдив Мартынов стоял со своими офицерами на крыше укрепздания, в котором горстка бойцов во главе с сержантом Ниловым, удержали до батальона гитлеровцев, тем самым не дали им занять позиции и остановить батальоны капитанов Зыкова и Брелова. Геннадий Юрьевич просматривал в бинокль всю ширину прорыва. Он то и дело отдавал приказания начальнику штаба. Тот быстро брал трубку и передавал приказ комдива дальше.
  Движение в лесной массив сразу ускорялось, до самой темноты войска дивизии втягивались в назначенное место.
  По телефону сообщали: «Землянка для штаба дивизии готова». Все, следуя за генералом, спускались вниз и вскоре парные световые лучи от фар то поднимались, то опускались, исчезали в темноте скрывающих их крон деревьев.

Соединение с Ефремовым

  Командующий 33-ей армией генерал-лейтенант Ефремов был выдающимся командиром. Гражданскую войну закончил комбригом, затем военная Академия им. Фрунзе. В японской компании он уже командовал дивизией, финскую кончил командиром корпуса. Имел четыре ордена Красного Знамени. Избежал чистки тридцать седьмого года при нехватке командармов. Его поставили командармом армии. Такой взлет в военной карьере порождал зависть в высших командных кругах. Может по этой причине его 33-ю Армию послали на заведомо невыполнимую операцию по взятию Вязьмы. Вязьма действительно была крупной железнодорожной артерией, связывающая Ржевско - Вяземскую группировку немцев с основными силами группы армии «Центр».
  Из четырех дивизий 33-й армии прорвались три дивизии, не считая 149-й, поэтому получилась такая отдаленность мартыновской дивизии от основных сил армии. Командарм Ефремов 19 января взял город Верея, потери личного состава были ощутимы. Путь на город преграждала река Протва. Потребовалась концентрация почти всей артиллерии и на участке шириной 5 километров немецкую артиллерию подавили, начали переправу, а тут немецкая авиация, «Юнкерсы» и «Фокель-Вульвы», закружили карусель зениток немного, авиации вообще нет. Пока не достигли вражеского берега, налеты не прекращались, дальше продвижение по уничтожению противника проводили под утро, а то и в ночные часы.
  - Первый, первый! Я сорок девятая! - услышал радист позывные Мартынова.
  - Товарищ генерал Мартынов! - позвал он командира.
  - Комдив, первый слушает, - отозвался Ефремов.
  - Товарищ генерал-лейтенант, все идет по плану, буду вас ждать, как намечалось, - боясь радиоперехвата, Мартынов намекнул на уже оговоренной встрече в районе населенных пунктов Износки, Метлева.
  - Задача меняется! Получен приказ командования фронта, 30 января выйти в направлении на Вязьму. Район сбора населенный пункт Кошняки. Срок тебе выхода в намеченный район десять суток, остальное обсудим на месте. Приказ понял?
  - Так точно, товарищ генерал-лейтенант, буду в назначенный срок, - уверенно ответил Мартынов.
  Комдив также знал, что двадцать девятая армия прорвала оборону противника и двенадцатого января ввела в прорыв 11 -й кавалерийский корпус генерал-лейтенанта Белова, группа была малочисленная, всего 5800 человек, но с хорошим вооружением: две гаубицы, сорок пять орудий, тридцать пять минометов. Корпус подходил уже к станции Утра, прошел с боями более десяти километров. «Нужно ускоряться, без Белова Вязьму не одолеть». Он вызвал адъютанта, дал указание всех комдивов к нему срочно. «Нужно подтягивать всю технику не задействованную в подвозке боеприпасов и орудий. Людей нужно быстро перебрасывать на машинах под прикрытием танков и бронемашин», - мысленно подумалось генералу.
  Он наклонился над картой. Самый короткий путь до Кошняки через селение Прудище-Темкино-Знаменка- Мивкино, дальше собрать армию в кулак, изыскать хоть какие-то резервы и искать бреши в обороне противника. Внутренний голос ему подсказывал, что лучший резерв для него - это дивизия генерал-майора Мартынова. У него огромный опыт, знание тактики противника. «Да, да, Мартынов», - решил он.
  В приемной командарма начали собираться офицеры армейских подразделений. Адъютант Ефремова подполковник Гришин всем предлагал присесть на стулья, объясняя всем вошедшим, что генерал-лейтенант примет только весь офицерский состав армии от комдива до командира полка. Вопросы будут решаться серьезные. Генералы, полковники имели ордена «Красного Знамени», что подчеркивало их, участие в Гражданской войне, подполковник, майоры многие имели медали за японскую и финскую компании. Многие офицеры были знакомы, поэтому в полголоса о чем-то переговаривались, шутили.
  Последним вошел в приемную командир танкового полка подполковник Дробышев. Он поздоровался со всеми, отдав честь, и присел на свободный стул с краю у двери, в которую зашел он. Дробышев сверил свой список с присутствующими, в количественном и фамильном составе, все сошлось. Он поднялся со своего места, поправил портупею с гимнастеркой, подошел к двери комдива, не громко постучался.
  - Входите, - послышался голос за дверью.
  - Товарищ генерал-лейтенант! Все офицеры, согласно списка, прибыли, - доложил вошедший в кабинет Ефремова адъютант.
  - Давай, Федор, приглашай. Время не ждет, - коротко приказал командарм.
  Офицеры по одному начали заполнять кабинет, генералы усаживались поближе к командующему, согласно должности, дальше усаживались полковники, майоры. На столах уже лежали листки бумаги для нужных записей. Все достали карандаши и устремили взгляды на своего командира, терпеливо ожидая его указаний. Ефремов в свою очередь своим взглядом пытался уловить настроение присутствующих здесь командиров. Он понимал, что потери при прорыве переднего края обороны противника были значительными, и что дивизия полковника Григорьева завязла в обороне немцев, потеряла треть состава и перешла к обороне на занятых рубежах. Но кроме доверия к нему в глазах подчиненных он ничего не обнаружил.
  - Итак, товарищи офицеры, я собрал вас для того, чтобы решить трудную задачу. Нам нужно ускорить продвижение вперед. Штаб фронта прислал директиву, в которой армии приказано к тридцатому января выйти в район Вязьмы. Хочу услышать ваши предложения, - командарм произнес свои слова спокойно, чтобы не создать видимого давления на своих офицеров.
  За столом создалось какое-то нервное напряжение, под некоторыми офицерами заскрипели стулья, подтверждая напряжение тел, некоторые двигали лежащие перед ними листки бумаги. Одни комдивы сидели спокойно, что-то рисовали на листах, не поднимая ни на кого глаза. Ефремов понял, что нужно его слово.
  - Александр Гаврилович! Что вы можете предложить в этой не простой для армии ситуации? - спросил он командира 92-й дивизии генерал-майора Шахова. Командарм знал его еще с Гражданской войны, когда он командовал полком в его бригаде.
  - Товарищ командарм, я думаю единственное правильное решение - это не проводить артподготовку передней линии обороны противника, тем самым мы сохраним снаряды и продлим артобстрел глубины обороны немцев вдвое, что позволит уплотнить попадание по намеченным целям, т.е. артиллерии и минометов противника. Передний край противника предлагаю прорвать танками с пехотой на броне. Артиллерию они здесь не держат, а дзоты и пулеметные гнезда подавит башенная артиллерия танков. Дальше десант с танков займет окопы, лишив немцев использовать гранаты, а далее подойдут роты выдвинутых в атаку батальонов. Я закончил, - посмотрел на Ефремова, а потом на всех присутствующих в кабинете командиров Шахов.
  - У меня, товарищи офицеры, создалось такое же мнение. Лучшего, не имея авиационной поддержки, не придумать. Теперь обсудим мелочи, - предложил командарм.
  Заседание штаба, начавшееся в полдень, закончилось вечером. Офицеры выходили в приемную, возбужденные с серьезными лицами, нагоняя знакомых, что-то бурно обсуждали. Комдивы, как и положено их статусу, степенно вышли друг за другом, одели свои полушубки с папахами, вышли на улицу, коротко о чем-то переговорили и разошлись к своим машинам. Автомобили рыкнули двигателями, включили фары, цепочкой потянулись по селению, махая лучами света вверх-вниз на ухабинах. Далее растянулись по дороге, исчезая поодиночке в темноте зимнего вечера.
  Адъютант Ефремова налил два стакана крепкого черного чая, поставил поднос на стол, сервировка его была простой: сахарница и вазочка с сушками. Подхватив левой рукой он, как бывалый официант, понес его в кабинет. В кабинете остался помимо командарма начальник разведки армии. Они ждали данные разведки о нахождении противника от полковой до армейской, время было назначено на час тридцать ночи. Оставалось до ее возвращения тридцать пять минут. Так же Ефремову доложили, что комдив 43-й дивизии полковник Григорьев прорвал оборону противника и дня через два-три догонит их. Это тоже радовало, в предстоящих боях понадобится резерв, а потому отставание дивизии Григорьева было на руку командарму. В случае обладания немцами данных о количестве прорвавшихся войск его армии эта дивизия будет сюрпризом в критический момент.
  - Товарищ генерал-лейтенант! Легкий ужин: чай, сушки, - предложил подполковник Гришин своему начальнику.
  - Федор Николаевич, ты прямо мои мысли читаешь. Я только что хотел Виктора Даниловича побаловать чаем, -весело встретил предложение своего адъютанта Ефремов, -сейчас, разведка, за чаем кое-что сразу обсудим, - продолжил разговор он с генерал-майором Шаховым.
  - А! Согласен товарищ командарм, - тоже весело ответил начальник армейской разведки, - тем более с утра кроме чая ничего не кушал.
  Они подставили поближе к себе горячий чай в подстаканниках и по русской традиции обхватили ладонями рук, словно пришли с холода. Достали из пачки по папиросе. Истомин зажег трофейную зажигалку, дал прикурить командиру, потом прикурил сам. Оба глубоко затянулись, прикрыв от удовольствия глаза, и медленно выпустили дым. Докурили, сломали мундштуки папирос в пепельнице, и отпили по глоточку ароматного грузинского чая.
  - Слушай, Виктор, как можно наступать на таком широком фронте, не имея кратного преимущества над глубоко эшелонированной обороной противника. У меня создалось такое чувство, что нас послали на убой. Даже если мы и соединимся с группой Белова, у нас при подходе к Вязьме в хорошем случае останется до пятидесяти процентов личного состава, бронетехники и минимум боеприпасов, особенно орудийных. Немцы наверняка подтянули в этот район дополнительные силы, а боеприпасов у них впрок. Я помню директивы генерального штаба Жукова и Тимошенко: войска не разворачивать, мобилизацию не проводить, огня на провокации Германии -не открывать. И что в итоге получилось? Разгром элиты РККА, захват трети всех боеприпасов и прочее. Нашли стрелочника, командующего Западным округом генерала армии, Героя Советского Союза Павлова, в июле расстреляли. Говорю тебе, не как полковнику, а как другу, чтобы там не случилось, я армию не брошу даже по приказу Жукова, - хрустя сушками, Ефремов высказал своему уже другу свои догадки.
  - Я вполне с вами согласен, товарищ командир, но лучше пусть это останется между нами. Не дай Бог, ваши мысли дойдут до начальника особого отдела Армии полковника Кравчука. Очень рьяный борец за справедливость в наказании «врагов народа», поверь мне, я не первый год в 33-й, - предупредил Ефремова Истомин.
  - Я тебя услышал, тема закрыта. Юра, - позвал он адъютанта.
  - Слушаю вас, товарищ командующий!
  - Что там с разведкой, время давно вышло. Разузнай все и сразу ко мне.
  - Есть, - ответил Кузнецов и пулей вылетел из кабинета.
  Генерал-лейтенант Ефремов не находил себе места. Он закурил папиросу. Невыход разведгруппы в наше расположение его тревожило. Пять групп, в том числе армейской, не могли провалиться сразу все. Армейскую группу возглавил сам командир ротной разведки капитан Петров, пятнадцать вылазок на передний край на ту сторону, имеет два ордена, большой опыт.
  В приемной послышались шаги и разговор, открылась дверь и в ней появилась голова цветущего капитана Кузнецова.
  - Товарищ командарм! Разведка, наша армейская, -доложил он.
  - Проси! Что ты мне здесь гримасы корчишь!
  - Понял, - убрав улыбку, ответил Юра и скрылся за дверью.
  Вошел капитан Петров. Вид, конечно, был у него усталый, утомленный. Он четким шагом подошел к столу генерала, с зычным пристуком каблуков своих грязных сапог, доложив этим о своем прибытии.
  - Что скажешь, капитан, о подходах к реке Шаня и насколько прочная ситуация противника на той стороне реки? - спросил Ефремов командира разведки.
  - Как вы знаете, оборона противника на нашем направлении очень продуманная и подготовленная. Но и в хорошей оборонительной линии есть прорехи. Мы постарались и нашли, вот здесь, товарищ генерал-лейтенант, -он показал на карте участки, - и в этом месте находятся болотистые участки, а немцы находятся только на их стыках. Болотистые места подходят почти до самой реки Шаня.
  - Подожди, капитан, ты хочешь сказать, что болото проходимое? - перебил разведчика майор Трохин.
  - В том-то и вся суть. Болото действительно тонкое, но мы нашли проходимые тропы. Эти болотистые участки почему-то не промерзают даже зимой. У меня Левушкин, Фома неверующий, пошел на пролом. Мол, зима, все замерзло, ну и еле-еле вытащили. Немцы видно знают об этом и держат опорные охранения по краям этих мест, - закончил Петров.
  - Значит, ты считаешь, что нужно создать группу из одного или двух батальонов, начать фиктивное наступление правее и левее этого болота. Немцы поймут, что мы в курсе непроходимости в этой местности, ослабят свое внимание, тем более бой будет настоящий. В этот момент два батальона Орлова и Сахарова с твоими разведчиками проходят это болото, разворачиваются и наносят немцам с тыла удары, и фрицам колечко, если не отойдут на тот берег. Отходящие немецкие подразделения начнут прикрывать с той стороны. Твоя задача, Петров, вот эти огневые точки нужно зажечь. Молодец, капитан Петров, много жизней спас, - на прощание похвалил его Ефремов.
  Решили провести наступательную операцию силами четырех полков, двух дивизий 92-й и 135-й, двух артиллерийских полков. Танки использовать в критической ситуации. Саперный полк силами одного батальона выдвигается в намеченный район во время артиллерийской подготовки и наводит части для переправы орудий.
  Полки 371-й и 533-й своими батальонами Орлова, Воликова и Сахарова выдвигаются в заболоченный район по моему непосредственному приказу. Пройдя болото батальоны Орлова и Воликова наносят удар по левому крылу обороны противника, следовательно, капитан Сахаров с батальоном саперов по правому крылу.
  Основная задача батальонов - захват артиллерии и минометов противника, их стволы понадобятся для подавления огневых точек немцев на сопредельном берегу обороны. Наши снаряды нужно приберечь для последующего похода в район Вязьмы.
  Ефремов хорошо понимал, что снабжение армии не будет ни боеприпасами, ни продуктами. На все его запросы по рации в штаб Западного фронта, был один ответ: «Обходитесь своими силами. У фронта кризисная ситуация». Армия медленно входила в мешок, в прорыв на ее участке никаких войск не вводили.
  Операция прошла удачно, захватили двадцать орудий, сорок семь минометов, большое количество боеприпасов. Вышли к излучине реки Шаня. Река в этом месте делала поворот, тем самым немецкая позиция выпирала в сторону наступающей армии Ефремова, тем самым лишала ударов артиллерии с флангов при близком соприкосновении наших войск с немецкими вести огонь. Могли пострадать обороняющиеся их подразделения.
  Дивизия генерал-майора Шахова ворвалась на тот берег и расширила плацдарм, войска тридцать третьей армии втянулись в прорыв, далее сделали настил из бревен на льду реки и переправили танки. Немцы начали отход для фланговой обороны. Поставив заслоны, армия двинулась дальше.
  Генерал-майор Мартынов с ходу форсировал по льду реки Шаня, за ночь прошел пятьдесят километров, неожиданно для немцев утром атаковал селение Износки и Метлево. В трех часовом бою разорвал немецкую оборону, лишил ее активности, уничтожил ее, отдал приказ на отдых, послал разведку во все направления и ждал докладов от командиров о потерях и состоянии полков. К полуночи адъютант положил на стол командарма папку с докладами. Геннадий Юрьевич внимательно изучал каждый доклад, вывод был не утешителен. За две недели наступления дивизия понесла ощутимые потери. И это при том, что дивизия не нападала ни разу на бомбежки немецкой авиации.
  Мартынов понимал, что не имел авиационной поддержки, даже имея танки и орудия, его дивизия все равно несла бы потери, не успел он закончить свои сопоставления фактом, за окнами завыли своими душераздирающими сиренами германские пикирующие бомбардировщики, позже их обзовут «лаптежники», т.к. шасси у них не убиралось. Дом, где находился штаб комдива, затрясло, стекла окон треснули и осыпались. В налете участвовала эскадрилья, не меньше. В дом напротив попала бомба. Его в доли секунд разнесло. Одно из бревен влетело в окно штаба, в дребезги разбив спинку стула комдива, и откинуло стол в стену, где находилась входная дверь. Несколько бревен ударили в крышку, снесли ее напрочь.
  Вбежал капитан Кузнецов и увлек генерала в крестьянский погребок, заставленный банками с соленьями и двумя баночками с солеными огурцами. Но пока в темноте всего этого не было видно.
  Налет был долгий и жестокий. За сорок минут налета ассы «Лютвафе» уничтожили все селение, десять автомобилей, пять орудий, свыше десяти тягловых лошадей, людские потери подсчитывались. Еще не было донесений с передовой и остальных участков, где базировались войска дивизии. Мартынов был в бешенстве, он кричал, не стесняясь подчиненных: «Как прикажете воевать, как черт возьми, да не имея элементарного прикрытия с воздуха, мы не дойдя до цели, будем уничтожены несколькими налетами немецкой авиации. Сниматься всем. Полки майора Зайцева, майора Славкова, майора Соколова, втянуться вон в тот лесной массив, подполковник Хохлов, подполковник Сосновкий, тебя сама фамилия должна укрыть, и все остальные в левый сосняк. Командиры, заберите подчиненных с переднего края. Все, нас здесь нет, исполнять, - спокойно закончил комдив, видно весь негатив выкрикнул. Адъютанту отдал приказ собрать весь высший состав дивизии, место определил сам. Твоя обязанность искать мне квартиру, раз таковой нет. Ищи в лесу. Он ехал в лес по улицам, по обочинам которой когда-то стояли добротные, крепкие дома, в которых жили люди, росли дети. Вырастали, пускали свои корни, а немец по этим корням бомбами. Во всем селении на их пути у пожарищ стояли уцелевшие селяне, и крик отчаяния невозврата разрывал душу. Мартынов твердо решил, за три часа до рассвета достичь находящийся в пяти километрах лес и потеряться для немцев, затем наметить следующий район и ночью уйти туда. Перед главной задачей фронта овладеть городом Вязьма, нужна боеспособная дивизия. Он связался с командармом, объяснил ему ситуацию. Ефремов одобрил его решение не демаскировать войска. Так же поставил комдива в известность, что Жуков отказал группе генерала Белова объединиться с нашей армией. И что Гитлер сменил командующего 4-й танковой армией генерал-полковника Штрауса на генерал-полковника Модуля. Теперь начнется настоящая война, переговоры закончились.
  Гитлер разрешил фельдмаршалу Клюге отвести войска и выровнять линию фронта, что дало Германии на Ржево -Вяземском плацдарме сократить протяженность фронта и уплотнить войска на оборонительной линии. Приняв командование 4-й танковой Армией, генерал-полковник принял экстренные меры на Северо-Западном и Калининском фронтах, подтянул свежие войска с центра группы армий «Центр». В начале февраля немцы нанесли контрудары по всем главным направлениям действий Советской армии.
  А пока шел январь, и дивизия Мартынова в кровопролитном бою овладела селением Темкино. Ефремов овладел селениями Вешки, Мавкино, Знаменка. 22 января 1942 года полк Зайцева, находящийся на противоположном фланге 149-й дивизии, соприкоснулся с левым краем 129-й дивизии генерал-майора Костина. Радости не было предела. Комдив Мартынов выехал в селение Мавкино, на встречу с командармом генерал-лейтенантом Ефремовым.
  Дорога проходила между двумя оборонительными линиями немецкой обороны. Окопы выкопаны добротно, стенки укреплены жердями, прижатыми плотно бревнами. Врытые во фронт стрелковые и пулеметные ячейки. Проехали дальше, увидели развороченные накаты бревен, торчащие во все стороны своими концами. Внутри большая с обгоревшей по краям землей и остатками догорающего дерева воронка, служившая убежищем для пулеметчика от снарядов и авиабомб. Но даже такие в несколько рядов накаты из дерева, засыпанные толстым слоем песка, не смогли устоять от нескольких точных попаданий в амбразуру дзота.
  Похоронные команды сносили трупы, аккуратно укладывали их на чистое ровное место советских бойцов в одну сторону, немецких в другую. Красноармейцы, задействованные рыть могилы, брали их, по двое на труп за плечи и ноги и несли, укладывая людей стопкой. Зарыв могилу, красноармейцам ставили столбик со звездой, немецким солдатам крест. Небо было пасмурное, шел небольшой снежок, порхая, перемешиваясь снежинками от легкого порыва ветра. Знаменка встретила комдива обгоревшими, окрашенными в свет войны трубами и догорающими у фундамента срубами домов, у многих лежали обгоревшие головешки тел мирных жителей.
  Машину остановил патруль. Проверил документы, пропустил. Они доехали до большого на половину разбитого крупнокалиберным снарядом дома, в котором находился штаб 33-й армии. Адъютант Ефремова услышал через двери фамилию Мартынова, выбежал наружу и как будто они знакомы вечность, обнял комдива.
  - Товарищ генерал-майор, мы ведь даже не знакомы, но за эти дни краткие переговоры по радиостанции, вроде, как и породнились, - Гришину трудно доставались эти слова. Кадык на его горле то и дело дергался, сдерживая слезы.
  - Ну что вы, товарищ подполковник, все ведь хорошо получилось, знаю, трудно было вам и мне, особенно погибших считать. Я этот маршрут без карты пройти смогу, везде могилы наших бойцов и младших командиров, но еще больнее видеть убитых мирных жителей, ведь среди них дети, будущее нашей Родины. Давай, Федор Нилович, веди к командующему. Я ведь так и не представился ему. Поди задаст нагоняй, -специально весело Мартынов поменял беседу, - на войне служба отвлекает от воспоминаний. Потому в Армии существует негласный закон: «Военнослужащий должен всегда выполнять свой священный долг. Служить Родине и своему народу. Остальное - в порядке очереди».
  - Товарищ генерал-лейтенант! Генерал-майор комдив 149-й дивизии Мартынов задачу выполнил. Прошу извинения, что не представился раньше, закрутила рутина дел с маршевым составом в полках. Нужна была подготовка, приближенная к боевой, ну и личное присутствие, - доложил Мартынов.
  - Ну, здравствуй, товарищ генерал. Надо бы тебе всыпать по первое число, да, наверное, и наказал бы. Мне докладывали, что ты вместо доклада о твоем назначении, гоняешь желторотиков по лесу, по полю под огнем пулемета. Все мои сомнения о твоей халатности снял прорыв твоей дивизией обороны противника. Лично я видел в этом, что твой боевой опыт в Белоруссии, Смоленске и под Москвой не прошли даром. Я видел грамотного и умелого командира. Молодец! Такие мне нужны, - закончил Ефремов разговор с Мартыновым.
  - Теперь, товарищи командиры, обсудим главный вопрос. Нам нужно разгромить гарнизоны в селении и выйти на линию Вешки - Орехово - Карцево не позднее двадцать шестого января. Далее создать ударные батальоны из состава находящихся дивизий, усилить их артиллерией и танками. Выдвинуть их вперед, остальные войска армии скрытно, желательно лесами, будут продвигаться за ними. Противник должен потерять нас из своего поля зрения, ведения мелких боевых стычек с противником, батальоны будут решать самостоятельно. Помощь будет оказываться только в крайних ситуациях, в основном в артиллерийских стволах, желательно трофейных. Топливо экономить, понапрасну не использовать. Слушаю ваши предложения, товарищи комдивы, - обратился командующий к своим офицерам, когда сформулировал свой план.
  - Разрешите, товарищ генерал-лейтенант? - спросил комдив Шахов.
  - Слушаю вас, Александр Гаврилович, - ответил Ефремов.
  - Мы здесь посовещались и пришли к единому мнению. План ваш мы считаем целесообразный, все комдивы выделят по роте бойцов, а что касается в техническом и огневом вопросе, мы считаем, два танка с трофейными пушками к ним, три комплекта снарядов, полные баки горючего и того четыре ствола артиллерии. К тому же танки смогут маневрировать в нужное место под прикрытием пушек, - закончил свою мысль Шахов.
  - Согласен! Армию делим на две колонны. Правый фланг 92-я, 135-я дивизии, подкрепленные 953 артполком майора Давлатова, левый займут 129-я, 149-я и 831-й артполк майора Суворова. Танки подполковника Дробышева, саперный полк остаются со штабом в резерве. Если нет вопросов, все свободны, - закончил заседание Ефремов.
  Сформированный, усиленный батальон выдвинулся вперед на полтора часа раньше основных сил, чтобы находится в достаточном отдалении.

Битва за Вязьму

  Вязьма являлась большим железнодорожным узлом. Ее железнодорожные пути связывали все близлежащие районы вплоть со столицей нашей Родины Москвой. Учитывалась важность этого узлового города, железнодорожные и автомобильные пути которого являлись главными артериями снабжения группы армий «Центр» всем необходимым, для поддержания Ржево-Вяземcкой немецкой группировки удерживать Советские армии.
  Командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Модуль видел опасные прорывы на юге 1 -го корпуса генерала Белова и 35-ой армии генерала Ефремова. Для устранения этих прорывов он усиливал свежими войсками Северо-Западные группировки, контрударами оттеснял советские войска, окружал прорвавшиеся наши Армии, закрывал бреши прорывом. И окруженцам ничего не оставалось, кроме одного, с боями прорываться к своей линии фронта. Армии обеих фронтов потеряли огромное количество живой и технической боевой силы, заняли не значительные территории противника, переходили к обороне. Командармы вставали в тупик, когда две Армии, поддерживая локтевую связь, начинали намечать успех, вдруг приходил приказ командующего Северо-Западного и Западного фронтов генерала армии Г.К. Жукова отвести одну из Армий в запас или поменять направление. В следствии обескровленные Армии теряли пробивную мощь, немцы их останавливали и отбрасывали назад. Так, на примере 20-й Армии генерал-лейтенанта Власова в момент активных боевых действий, Ставка вывела в свой резерв 1-ю ударную Армию, а 16-ю Армию генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского по приказу Г.К. Жукова была переброшена в район Сухиничей. Командарму Власову пришлось растянуть фронт, тем самым ослабить пробиваемость войсками армии оборонительный рубеж противника. 25 января армию остановили и последний успех, наступление 29 января, это взятие Сухиничей Рокоссовским. К концу января наступление затухло. И совсем не понятно, почему Жуков не воспользовался брешью прорыва, чтобы пополнить потери 33-ей армии живой силой, поддержкой авиации, боеприпасами, медикаментами. Без этой помощи 33-я армия была обречена.
  Двадцать шестого января 33-я армия двумя колоннами подошла к реке Угра. Одной командовал Мартынов, другой Ефремов. Решили послать разведки из двух групп, затем по их данным начать переход, а если нащупают оборону, то наступление, учитывая потери личного состава в дивизиях, решили артподготовку провести трофейными орудиями, тем самым сохранить свои боеприпасы и не тащить с собой лишнего.
  Комдив отдал распоряжение начальника штаба согласовать действия со 129-й дивизией, выдвинуть артиллерию и батальоны прорыва поближе к переднему краю. Сам поехал проверить, как обстоят дела в госпитале. Водитель включил ближний свет фар и машина, урча, виляя задним бампером, от заноса задних колес, исчезла в полутьме зимнего леса.
  Он подошел к палатке, хотел откинуть полог входа, он вдруг откинулся и они встретились лицом к лицу с Еленой Валерьевной. От неожиданности Мартынов выпрямился, обескураженный встречей, кадык предательски подкатил к горлу.
  - Здравствуйте, товарищ генерал. У вас что-нибудь случилось, раз вы в такой час сюда приехали? - спросила нач. госпиталя.
  - Ничего не случилось, Лена, просто захотелось увидеть вас снова, - пришел в себя Мартынов. Ее голос напомнил ему Аню и какое-то тепло, повеявшее от этой женщины, согрело его сердце и заставило его биться сильнее.
  - Геннадий Юрьевич, может, хотите посмотреть, как обстоят дела вверенном мне госпитале? - Петухова, видя, что генерал находится в нерешительности, задала вопрос.
  - Нет, Лена, ничего, что я на ты?
  - Нет, Гена, - капитан почувствовала своим женским чутьем, что этот приезд комдива не простой.
  - Тогда я предлагаю пройтись по этому, зимнему темнеющему в сумерках лесу, - предложил он Петуховой -Великолепно! После душной, пропахшей лекарствами и кровью операционной, для меня это будет лучшим вечером последних дней, - с улыбкой, чуть прищурив глаза с большими, чуть загнутыми концами ресницами.
  Он молча предложил ей локоть своей правой руки, она по-девичьи улыбнулась, посмотрев в его глаза, обхватила своей маленькой, нежной кистью его мускулистую руку. И они молча шли по утоптанной множеством ног, бегавших по ней санитаров, тропинке, минуя последнюю палатку вглубь леса. Стволы деревьев потрескивали, осыпая молчаливую пару с веток снежным пухом.
  Елена вздрогнула, услышав глухой крик ночной птицы. Она правой щекой прижалась к его плечу.
  - Гена, что это за птица? - шепотом спросила она.
  - Это филин, Лена, не бойся его. Он совсем безобидный для людей. Его добыча полевые мыши, - улыбнулся Мартынов, приблизив свое лицо к ее. От теплого дыхания Геннадия продернула нервная дрожь, стыдясь себя, он отстранил свое лицо.
  - Гена, ты случаем не простудился? - почувствовала она его дернувшуюся мускулатуру.
  - Да нет, что-то холодком по спине прошло, наверное, отвык я вот так, с красивой женщиной, в тишине, самому не верится, - оправдался удачно Мартынов.
  Он машинально отодвинул полог полушубка и посмотрел на фосфорный циферблат командирских часов. Было 11-30 ночи.
  - Что, пора? - неохотно спросила Елена.
  - Да, сама знаешь. Скоро разведка вернется, а там опять бой, опять и там, и у тебя кровь, стоны, смерть. Ты меня извини, но это действительность, и от нее никуда не уйдешь, он не оправдывался, она это почувствовала.
  Они подошли к хирургической палатке, какое-то время смотрели друг на друга. Ее словно качнуло. Геннадий Юрьевич словно ждал этого. Он обнял ее, прижал крепко к себе, нежно ладонями взял ее за щеки и они замерли в долгом поцелуе. Затем долго держали друг друга за руки. Комдив нежно вытянул свои кисти из ее рук. Резко повернулся и вскоре свет фар исчез во тьме ночи.
  Мартынов сидел на мягком кожаном сидении автомобиля. Он чувствовал тепло Елениных рук, они нежным, женским теплом согревали его тело, хотя в машине было прохладно. Водитель с поднятым воротником полушубка нет-нет сбрыкивающими движениями плеч сгонял с тела прохладу, увидел в стекло заднего вида спокойное лицо с какими-то непонятными искорками глаз. Но его новый водитель старший сержант Стеклов за свою без пяти лет полувековую жизнь повидал многое. В глазах комдива ясно просматривалось то, что в жизни зовется любовью. И то, что его чувства были приняты, выдала его улыбка, то и дело появлявшаяся на его лице. Водителя ему поменяли взамен погибшего от прямого попадания автобомбы. Его тело вместе с машиной разнесло в клочья. Хоронить было некого.
  Машина комдива медленно въезжала в лес, началось лесное бездорожье. Минут пятнадцать неимоверной качки показались ему вечностью. Наконец показалась палатка командарма. Машина остановилась, адъютант Мартынова открыл ему дверь. Он вышел и, ускоряя шаг, двинулся к входу в палатку. Караул отдал честь, пропустив его внутрь. Мартынов своим докладом оторвал Ефремова от карты.
  - Геннадий Юрьевич, проходи к столу, присаживайся, - пригласил он к столу Мартынова, разворачивая карту в поле видимости комдива. Вот думаю. Гена, как нам, избежав значимых потерь, подойти на Вяземский рубеж. Я точно знаю, нас там ждут и, если мы сразу не прорвемся, будем отступать - это однозначно. Места у нас не густонаселенные, да и все населенные пункты оборудованы в опорные рубежи, так что основное население вывезено в тыл, остальное ушло в леса. Белову попроще, его район густо населен и приказ Сталина «о мобилизации населения в оккупационных районах» помог ему довести численность своей группы до семнадцати тысяч человек. А то самое преступное, что Жуков запретил нам 33-й армии войти в почтовую связь с группой генерала Белова. Для нас это равносильное смерти, Геннадий Юрьевич, - вкратце обосновал положение 33-й армии генерал Ефремов.
  Понимаю вас, товарищ генерал-лейтенант, действительно положение наше будет неудовлетворительным. Я считаю создать подвижную группу численностью до батальона, придать в ее состав 5-7 танков. Будем считать, эту группу за арьергард армии. Не останавливая колонны, выслать вперед разведку, придав им мотоциклы, тем самым до подхода к вяземским рубежам у нас будет хоть какая-то информация о противнике и его передислокации, - высказал свою точку зрения Мартынов.
  - Согласен, разумное предложение. Геннадий Юрьевич, подъезжай немедленно к генерал-майору Костину. Решите действия со своей разведкой, арьергард и разведку 92-й и 135-й дивизиями я решу сам. Можешь быть свободен, Геннадий Юрьевич, - завершил обсуждения Ефремов, проводил комдива до дверей палатки.
  Машина Мартынова сорвалась с места и вскоре скрылась за заросшим лесным бугорком. Полки дивизии остановились на привал, походные кухни дымили своими трубами. Стоявшие возле котлов с красными от холода вперемежку с горячими парами от варева лицами, повара, мешали большими черпаками гуляш с тушенкой. Проголодавшиеся от похода бойцы выстраивались в длинную очередь, держа на голове свои солдатские котелки. Мартынова у палатки встретил начальник штаба, отдернув полог палатки, пропустив вовнутрь своего комдива. Устроившись за столом, освещенным керосиновой лампой, он достал карту боевых действий и нанес в ней какие-то пометки.
  - Слушай, Дима, мы в штабе с командармом решили создать подвижной арьергард и двухстороннюю, тоже подвижную, разведку. Вот создание этой разведки поручаю лично тебе, Дмитрий Дементьевич. Собери опытных бойцов, командирами назначь старшего сержанта Сальникова и сержанта Нилова, офицеры здесь нужны, а им опыта не занимать. Действуй! - закончил распоряжение комдив, серьёзно посмотрев на Дмитрия.
  Через час полки дивизии двинулись несколькими колоннами по бугристому, заснеженному лесу, прокладывая своими истоптанными переходами сапогами дорогу, в адские жернова ненасытной от тел и крови войны. Благодаря созданному подвижному арьергарду, который на своем пути уничтожал вражеские заслоны и опорные укрепточки, удалось 33-й армии с наименьшими потерями захватить Гросьмино, а затем городище Градико.
  Собрав всю артиллерию армии генерал-лейтенант Ефремов сократил фронт наступления, силами четырех дивизий вклинился в оборону противника и к 1 февраля 1942 года его армию отделяли от Вязьмы восемь километров. Гитлеровская авиация висела над полками дивизий до заката солнца. Пикирующие бомбардировщики буквально заваливали бомбами войска армии, не смотря на свои потери от зенитных орудий. Переброски подкрепления были затруднены, от трети до половины личного состава батальонов, рот уничтожалось авиацией противника на марше. Обочины дорог, да и сами дороги, были завалены расстрелянными из авиапулеметов и пушек изуродованными, разорванными в клочья телами бойцов и командиров. Остатки, которым удавалось добраться до переднего края были настолько морально и психологически подавлены, что при вое сирен пикирующего бомбардировщика, падали на дно окопа и от ужаса крича, забыв про саперные лопаты, руками, ломая в кровь ногти пальцев, рыли замерзшую землю, углубляя дно окопа. Вдобавок ко всему, генерал-майор Модуль закрыл все прорванные коридоры двойным кольцом обороны, все прорвавшиеся войска 33-й, 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и 8-й воздушно-десантной бригады были окружены. В дивизионные санитарные госпиталя, кроме раненых, стали поступать бойцы с отморожением всех частей тела: рук, ног, лица.
  Жуков пообещал помощь Белову и Ефремову из вне частями Голубева и Болдина, но время было упущено, коридоры, когда-то пробитые войсками Белова и Ефремова, были наглухо закрыты войсками группы армии «Центр», и все попытки прорваться из вне оказались тщетными. В снабжении было тоже отказано, за неимением самолетов. Ефремов принял единственно правильное решение в положении, в котором оказалась армия, с боями отходить по старым позициям, оставив на левом фланге батальон капитана Веревкина, на левом фланге капитана Воликова и четыре расчета сорокапяток под командованием старшего лейтенанта Шлыкова. Задача батальонов держать фронт, сковывая противника и лишая его возможности преследования войск армии. К началу марта 33-я армия опять растянулась в полосе Вешки-Мавкино-Темкино-Знаменка-Износки-Метлево.
  Единственное, чем мог помочь генерал-лейтенант Ефремов Мартынову, учитывая потери армии, передать ему под командование полк майора Устюгова с тремя не полными батальонами. Так неудачно закончилось успешное наступление 33-й армии генерала Ефремова, не получив поддержки от главкома фронта, генерала армии, Героя Советского союза Георгия Константиновича Жукова. Армия, которая исполнила все приказы Западного фронта, была брошена на съедение стервятникам вермахта.

Жизнь и смерть

  Генерал-майор Мартынов решил занять круговую оборону в полосе населенных районов Метлево-Износки, руководствуясь докладами командиров об усталости батальонов от долгих переходов с боями и главное, скудности с продовольствием. Рацион бойцам снижен до половины нормы. Комдив приказал восстановить западные и восточные немецкие укрепления, разведчикам под командованием старшего сержанта Сальникова взять в плен немецкого офицера интендантских войск. Истощенные войска дивизии просто не могли делать дальше переходы с боями, не имея пропитания и достаточного количества боеприпасов. Командарму Ефремову радист принес телефонограмму от командующего фронтом. В ней говорилось, что в начале марта 33-я армия должна начать прорыв изнутри, на встречу прорывавшихся из вне 43-й ударной группе. Генерал Ефремов собрав все, что у него было, повел наступление. Но немцы вовремя уходили из-под удара его дивизий, образуя новые рубежи обороны. А когда расстояние между нашими армиями сократилось до 2 километров, немецкое командование перебросило в этот район дополнительные силы и предотвратило прорыв.
  Потеряв в семидневных наступательных боях пятьдесят процентов личного состава, все оставшиеся танки, шестьдесят процентов орудий разбитыми и брошенными, не имея снарядов и тягловой силы, Ефремов отвел остатки армии в заболоченные леса. Немцы, словно получая легкую добычу, начали стягивать в этот район освободившиеся части 5-й танковой дивизии, подавившей северные очаги окружения наших войск.
  Ефремов приказал связисту связать его со 149-й дивизией Мартынова. Вскоре его адъютант подполковник Гришин позвал его к радио.
  - 49-й! Я Первый! - взяв наушники, вызвал он Мартынова.
  - Я! 49-й! Слушаю вас, первый! -ответили на том конце провода.
  - Как у вас обстановка? - спросил он.
  - Держу круговую оборону, отбили несколько атак, - ответил комдив.
  Действительно немцы, обеспокоенные большими силами 33-й армии, бросили на ее уничтожение шесть-семь дивизий, не считая 5-й танковой дивизии 4-й танковой армии Модуля.
  - Иду к тебе. Заметишь бой, поддержи, - намекнул комдив.
  - Все сделаю, товарищ первый, будьте спокойны, -твердым голосом подтвердил Мартынов указание командующего.
  Геннадий Юрьевич догадался, что дивизия армии понесла большие потери и ей нужен оборонительный рубеж, чтобы собраться с силами. В сводках НКВД Западного фронта сильно занижались потери в войсках, побывавших в окружении. Потери в войсках на захваченных немцами территориях, нельзя было проверить, а донесения оттуда скрыть. Однако, не смотря на то, что корпус Белова и армия Ефремова сковывали большие силы противника, помощь посылалась лишь группе Белова, 33-я армия с каждым днем теряла свою боеспособность, а главное пробивную мощь для прорыва из окружения. Остатки 33-й армии лесами оторвались от преследования, перешедшего от обороны к контрнаступлению на обескровленные в тяжелых боях части армии. Продовольствие закончилось на вторые сутки, в санбаты начали поступать обмороженные, простуженные, от недоедания, иммунитет не справлялся со своими функциями. Ефремов приказал: «Освободить подводы от ненужного имущества, штабные документы и имущество сжечь, что не горит уничтожить». Это позволило освободить до двадцати голов тягловой силы. Мясо строго распределяли по рационам в каждую роту, шкуры выделывали, как могли и отправляли в санбаты, чтобы хоть как-то спасти от холода раненых. Немецкие громкоговорители вопили во всех углах леса на всех языках населения СССР. Измученные от голода и холода, а в основном от неверия выхода из окружения, ночью уходили на немецкую сторону. Командарм их не обвинял в этом. Он считал, что пусть лучше сейчас, чем в бою побегут и потянут других. Они думают, что в плену их сытно накормят, обогреют, предоставят медицинскую помощь. Никогда фашисты не сдерживали свое слово, вспомните «Пакт о ненападении». Замполиты, политруки, коммунисты, донести до каждого бойца мои слова. Начальнику особого отдела армии полковнику Кравчуку ловить дезертиров, заставлять осознать свою вину перед строем и расстреливать на месте. Расслабились, товарищи командиры и политработники, а без дисциплины, без железной дисциплины, мы для немцев будем легкой добычей. А мы не должны быть добычей, мы воины Советского народа и пусть мы все ляжем здесь, но мы не дадим опозорить смерть павших здесь бойцов и офицеров. Мы Российский народ, который никогда не стоял на коленях и сбрасывал любого врага со своей Родины. Провести во всех батальонах присягу к знамени всех бойцов в полках, чтобы каждый красноармеец проник душой к ответственности за свой народ, - Ефремов на высокой ноте закончил свою речь. Даже опытные политработники высоко оценили слова, сказанные своим командиром.
  Разведка сообщила, что по двум лесным дорогам движутся две колонны немецких танков, в арьергарде механизированные батальоны на бронетранспортерах и мотоциклах.
  Командарм попросил начальника штаба показать, в каком квадрате находятся части противника и какие меры предосторожности могут приостановить их продвижение, двойное кольцо - «это уж слишком», - мельком подумалось генералу. В этом районе находились части 92-й дивизии майора Шахова. Он по приказу Ефремова выдвинул полк 471 -й полк капитана Морозова. Комполка из пяти батальонов кое-как собрал два. Придал каждому по батарее 82 мм пушек с боекомплектами, противотанковых гранат два не полных ящика. Задача заблокировать немецкой технике дороги. Морозов приказал комбатам капитану Орлову и капитану Сахарову немедленно выдвигаться в намеченные ранее районы. Свой «НП» оборудовал на взгорке, с которого хорошо просматривались обе дороги. Связисты навели связь, с дублирующей на случай обрыва. Это новшество приняли от 149-й дивизии, генерал-майор Мартынов пользовался таковой в Белоруссии в июне-июле 1941 года. Еще одно новшество в борьбе с немецкими танками, наработанные в Белоруссии Мартыновым, брать танки противника в перекрестный огонь, когда при атаке одного орудия танки оголяют слабые места броневой стали под другое. Капитан насчитал по десять танков на каждой дороге и рассчитал расстояние каждому орудию, пехоту положил между ними. Но все складывается должным образом! У Орлова пушкари промазали в головной танк, а у Сахарова в замыкающий. Артиллерия не растерялась, и другие расчеты исправили ошибку. Четыре наших орудия били и били, на двух немецких колонных получился затор. Танки, ломая многотонными корпусами стволы заледенелого леса, не соблюдая строя, рвались назад, тем самым ухудшая свое положение. Уже больше половины колонны горели, чадя черными факелами, очерняя стволы берез, снега, затмевая небо. Морозов связался с батареей, приказал отходить, боясь налета авиации. Только хвост батальонов пехоты оторвался метров на пятьсот от поля боя, в небе появились немецкие стервятники. Позиции, которые какие-то 15-20 минут назад занимали наши батальоны, встали стеной вперемежку с землей и снегом, сирены на самолетах надрывно выли в пике и выходя из него. Бойцы благодарно смотрели на своего командира, гарцующего на ржаном скакуне. Одиннадцатого марта истощенные дивизии генерал-лейтенанта Ефремова вошли в полосу обороны 149-й дивизии генерал-майора Мартынова, с собой армейский госпиталь привез десятки подвод с больными и раненными. До конца марта немцы продолжали контратаки пехотных полков, усиленные танками, но группа Ефремова стояла стойко. Большой урон нашей обороны нанесла немецкая авиация, более тысячи самолетовылетов за все время боев армии. Вместе с прибывшими дивизиями 33-й армии 12 тысяч 789 человек, с дивизией Мартынова насчитывала около восемнадцати тысяч человек. После девятнадцати дней боев и бомбежки численность армии еле дотягивала до пятнадцати тысяч человек, не считая тысячи больных и раненых. 30 марта немцы прекратили атаки, видимо началась перегруппировка войск и пополнение авиабомб.
  Мартынов, пользуясь затишьем, поехал навестить в госпитале Елену Валерьевну. Водитель вел машину зигзагами. Весь лес был превращен в сплошные воронки от бомб. Словно тысячи золотоискателей рыли здесь днем и ночью, не зная точного места. Когда они въехали на территорию госпиталя, перед его взором предстала ужасающая картина. Места, на которые были установлены палатки на пятьдесят больных, отметились десятками черных параллелепипедами сгоревшего брезента, служившего кровом сотням больных и раненных. Санитары в черно-белых халатах метались с носилками, вынося из потушенных снегом палаток, раненных бойцов. Они даже не стонали, увидев над собой небо, там они смотрели уже смерти в лицо, не имея способности двигаться. Для них это был ад смерти, ад, который нес германский фашизм
  - Юра! - срывающимся на фальцет голосом закричал комдив, не замечая, что адъютант стоял рядом.
  - Я здесь, Геннадий Юрьевич, - полушепотом, голосовые связки онемели, ответил Кузнецов на зов Мартынова.
  - В машину! Езжай в штаб дивизии, передай мой приказ начальнику штаба. Пусть найдет машины и посылает сюда резервный батальон майора Славкова. Нужно похоронить погибших и устроить выживших. Давай, Юра, птицей, -хлопая нервно по плечу Кузнецова, отталкивая его к машине.
  Он повернулся, его сердце сжалось. К нему бежала Елена. Она оступилась, видно в снегом прикрытую ямку, упала. Лицо вместе с головой скрылось в высоком снежном сугробе. Его глаза предательски заморгали. Он хотел крикнуть Елене, но кадык сдавил горло. У него вырвался какой-то рык, и он на ватных ногах тронулся навстречу своему любимому до боли человеку. Они обнялись, целуя друг друга. У обоих на глазах выступили слезы от радости, что живы и видят, и обнимают друг друга, когда вокруг тысячи смертей. Горячая кровь течет рекой на лежащих друг на друге убитых и раненных, топя снег до поверхности земли.
  - Гена, что здесь творилось, земля вставала на дыбы, мешая все вокруг в большое месиво человеческих тел. Останки конечностей летели повсюду. У меня одного санитара убило оторванной головой, повязанной кровавым бинтом. На моих глазах разорвало пополам туловище лошади и кишки с таким шлепком обвили ствол березы и меня, хирурга, повидавшего вроде бы все, вырвало прямо на грудь, - она говорила, широко раскрыв при этом глаза, дрожа всем телом. Ему было ее очень жаль. От такого здоровые мужики сходили с ума, а здесь хрупкое существо, до этого не видевшее ада войны. Он еще крепче прижал ее треплющееся тело к себе, пытаясь взять в себя хоть половину ее ужаса, тем самым облегчить ее страдания.
  - Елена, успокойся, война - это самое страшное, что придумала природа человечества. Леночка, любимая, ты моя. У меня с собой немного спирта, давай, выпей крышечку от фляжки, тебе немного полегчает, - он снял с ремня фляжку, открутил крышку с, резьбой, налил в нее спирт и подал Елене. Она выдохнула и залпом выпила, - Ну что, полегче стало, милая? - сделав паузу, спросил он ее.
  Она не успела ему ответить, скрипнули тормоза машины, из открытой двери к ним бежал капитан Кузнецов.
  - Товарищ комдив! Вам срочно в штаб, радист принял по рации приказ командующего фронтом, - доложил адъютант.
  - Понял, Юра. Иди к машине, я сейчас подойду, -коротко ответил Мартынов.
  - Елена, сейчас прибудет батальон майора Веревкина. Ты используй его по своему усмотрению. Времени у тебя до сумерек, сама понимаешь, нам там каждая рота на вес золота, - он снова обнял ее, поцеловал в ее горящие губы.
  - Гена, мы что, больше не увидимся? - испугано спросила она.
  - Что ты, милая, я без тебя теперь никуда, главное верь, надейся и жди. Все, пора. До свидания, - он нежно освободился от ее рук, сделал несколько шагов спиной, резко повернулся и уверенным в себе шагом пошел к своей машине.

Прорыв

  Кольцо вокруг 33-й армии сжималось, немецкое командование стянуло в этот район части семи дивизий и части 5-й танковой дивизии, кольцо сузилось до размеров 10x25 километров.
  Радиограммы отправлялись командованию Западным фронтом. Наконец там посчитали, что армия свою задачу в целом выполнила и даже в данный момент, находясь в окружении, оттягивает на себя большие силы противника. Рассмотрев все плюсы и минусы, решили дать разрешение на прорыв в расположение 10-й армии по направлению город Киров, это расстояние от 150 до 180 километров. Поэтому поводу командарм собирал командиров дивизий и полков. Нужно было выбрать оптимальный вариант прорыва кольца, учитывая все возможности, положение, в котором находились войска армии. Ефремов еще и еще раз перематывал события два месяца. Получалось одно, со времени прорыва немецких оборонительных позиций, затем ведя бои в тылу противника, освобождая селения, территорию, армия ни разу не получила от штаба фронта ни помощи в материальной, ни в живой силе, ни одного разведанного. Шли лишь директивы с конкретными данными, куда и какого числа.
  Теперь его армия сидела в обозначенном немцами кольце и в который раз должна своими силами прорвать двойное окружение противника. Даже армия, имея в своем составе войска общей численностью, приравнивающаяся нормам 1-й дивизии, прорвет фронт, то помощи она наверняка не получит, все армии фронта обескровлены и измотаны, и никакого удара нанести не в силах. Будем уповать на героизм своих красноармейцев.
  В палатку начали прибывать офицеры. Командарм дал знать жестом, чтобы не церемонились, рассаживались, через час все были в сборе. Ефремов обвел всех внимательным взглядом. Лица у всех были усталыми, в глазах краснота от недосыпания. Каждый день боев наносил урон обороне. Его нужно было устранять, а такая работа требовала большой отдачи без того измотанного личного состава.
  - Со штаба фронта получено согласие на прорыв из окружения Поздновато конечно, но все-таки нас услышали. Нам предлагают выходить в район Кирова, где 10-й армии будет подготовлен прорыв обороны противника. Как вы и сами знаете, половина личного состава находится в удручающем виде, дистрофия, простудные заболевания, обморожение, самое трудное - раненных нужно нести, расстояние более ста пятидесяти километров. Лошадей придется забить, людей кормить сытно. Подходы к позициям заминировать, дороги тоже, весь запас мин пустить в дело, -он высказал то, что все прекрасно знали, потом сделал паузу, чтобы каждый сидящий здесь офицер осознал трудность поставленной задачи, - мое предложение иное. Прорываться в полосе фронта 10-й армии в район города Малоярославец, расстояние почти в три раза короче, что нам дает меньше времени подтянуть все силы после марша в единый кулак. Слушаю ваши доводы, товарищи офицеры, - закончив свой доклад, он дал возможность высказать свою точку зрения подчиненным.
  Офицеры сидели, опустив головы, понимая всю сложность, стоявшую перед армией, и что слова и доводы командарма были полностью обоснованные.
  - Я хочу добавить к сказанному. Нужно собрать опытных бойцов со всех дивизий, создать ударный полк, усилить его артиллерией 45 мм орудий, двумя взводами минометов. Также создать по примеру первого два резервных полка. Это будет хорошей поддержкой. Ударный полк при прорыве понесет потери, и нам потребуется резерв для расширения коридора, и, если нас не подожмут сзади, он сменит первые два полка, а затем уйдет с последними, замыкая их, - предложил добавочные меры начальник штаба Коротких.
  - Все очень убедительно, хорошо было бы во время прорыва наладить связь с 10-й армией. Во-первых, немцам будет ни дела до прослушивания, во-вторых, огневой удар по немецким батареям в разы уменьшит наши потери при переходе фронтовой полосы, - внес свое предложение Мартынов.
  - Согласен со всеми поправками и добавлениями, если вопросов нет. Командирам дивизий со своими подчиненными отобрать личный состав в новые полки, списки прислать к начальнику штаба. Командиров полков буду назначать сам. Полковник Нефедов, разберись с артиллерией и боезапасом. Майор Трофин, прощупай все, где пройдет армия, найди у немцев слабые места в обороне. Славков, пошли своих Сальникова и Нилова. На сегодня все, - закончил свои поручения, Ефремов встал, офицеры тоже и по одному удалились в свои расположения.
  - Генерал-майор Мартынов, прошу вас остаться, - остановил комдива командарм. Геннадий Юрьевич вернулся и присел возле стола.
  - Геннадий Юрьевич, ты не задавался вопросом, почему у меня в своем распоряжении девять армий, 3-и кав. корпуса и авиационную армию, командование Западным фронтом так распылила ударные войска. Ведь оборону противника прорвали мы и 1-й гвардейский кав. корпус Белова не полным составом, лучшему в коридоры не ввели войска. Учитывая прорыв 11-гo кав. корпуса полковника Соколова с частями 3-й армии генерал-лейтенанта Масленникова Калининского фронта. Посмотри на карту, мы находимся от Вязьмы 8-9 километров, уже не имея резервов, если бы нам не отказали в помощи, наша армия с группой Белова могли соединиться и окружить части 4-й танковой, 9-й полевой, 3-й танковой и 4-й полевой армии группы «Центр». Не пойму, в какую игру играют там, на верху, но лучше воспользоваться таким стратегическим районом и нанести концентрируемый удар с юго-востока в обход Вязьмы и соединиться с частями Калининского фронта, лишив Вязьма-Ржевский мешок подкрепления извне, уничтожить его, дробя на мелкие районы. А то, что происходит сейчас на фронтах, это гибельно для всех фронтов. Положат сотни тысяч солдат и офицеров, большое количество матчасти, уйму снарядов за небольшие территории, - мрачно закончил командарм Ефремов.
  - Ясно одно, товарищ командарм, на нашем участке никто не ожидал прорыва. Это мы с вами сейчас доподлинно увидели, что предстояло атаковать нашими войсками. Перед войсками фронта стояла хорошо продуманная в тактическом и инженерном плане глубоко эшелонированная оборона противника. Танки развивали успех только во фронтовой полосе, в самой укрепленной зоне они теряли маневренность и строй. Поодиночке они большого урона нанести не могли, их просто уничтожали. Авиация у немцев из опытных летчиков, потому наша авиация, не имея в большинстве своем опыта воздушного боя, бомбометания, радиопередатчиков в кабинах, разгонялась немецкими истребителями, летающими парами. А так как наши летчики летали большими группами, немецкие асы уничтожали их поодиночке. Так что тактике ведения войны нам еще нужно учиться, - как бы отвечая на вопрос командарма, высказал свою точку зрения генерал Мартынов.
  - Хорошо, Геннадий Юрьевич, мы друг друга правильно поняли. Теперь можешь быть свободен. Делай свои дела. Завтра к ночи уходим, это помни крепко. До свидания, - они пожали друг друг руки, комдив вышел в темноту надвигающейся зимней ночи.
  Он решил навестить Елену Валерьевну. Завтра, может, не получится, утром немцы предпримут контратаки, а это на целый день, затем отход - тоже очень сложное дело.
  Адъютант Кузнецов оседлал двух жеребцов. Мартынов, тряхнув стариной, лихо влетел в кавалерийское седло. Дав коню шпоры сапогами, конь слегка дыбанул и с места скакнул в галоп. Два всадника скрылись в темноте. Минут через пятнадцать их остановил секретный караул.
  - Стой! Кто идет? - глухой бас спросил из темноты.
  - Не идет, а едет. Комдив ваш, - шутливым тоном ответил Мартынов.
  - Извините, товарищ генерал. Темнота, сами понимаете, майор строго приказал посторонних на территорию госпиталя не пропускать, - объяснил караульный и вышел на просеку.
  - Ты один?
  - Нет, товарищ комдив. Инструкция всем не раскрываться.
  - Правильная инструкция, - похвалил постового комдив и, пришпорив коней, они с Кузнецовым поскакали дальше.
  Госпиталь сменил место расположения метров на четыреста к северо-востоку. Они быстро нашли его по натоптанным следам. У хирургической палатки их встретил санитар, видимо вышел покурить, затягиваясь, прикрывая ладонью огонь от самокрутки. Заметив в приближающихся офицеров, быстро встал, убрав свою сигару за спину.
  - Товарищ генерал, Елена Валерьевна отдыхает. Хлопотный день выдался, - узнав Мартынова, неловко взяв под козырек изношенной ушанки, доложил санитар.
  - Устала, говоришь? - спросил он.
  - Может разбудить, товарищ комдив?
  - Не нужно, санитар, пусть отсыпается. Завтра не легче будет. Проснется Елена Валерьевна, передай, к вечеру пришлю машины. Пусть готовится к эвакуации, - не показывая своего душевного расстройства, отдал указание Мартынов. «Она у меня умница, все поймет, положение армии сложное и надо найти разумный ответ, как его исправить», - автоматически подумал Геннадий Юрьевич, словно сам оправдывал свою занятость.
  Злясь на себя, он вскочил на коня и с места рванул в карьер. Кузнецов растерялся от такой прыти своего шефа, какое-то время не мог попасть в стремена правой ногой, но вот нога нашла опору. Он стеганул коня, с рыси перейдя в карьер, поскакал во всю прыть, догонять комдива.
  Мартынов, на скоку, вспомнив видимо молодые годы, спрыгнул с седла и направился в блиндаж командарма. Все комдивы собрались у командующего армии, ожидая возвращения разведгрупп. От их данных зависело многое. Подполковник Гришин доложил: «Вышли две разведгруппы старшего сержанта Сальникова и сержанта Нилова. В данный момент они из госпиталя направляются сюда, задержку объясняют доставкой больных групп в госпиталь»,
  - Ясное дело не лето, вода ледяная, снег тоже сырой. Опаздывание объяснимо, - поддержал своих любимчиков генерал-майор Мартынов.
  - Никто их не винит, Геннадий Юрьевич, главное они живы, будем ждать их доклада, - успокоил комдива командующий армии.
  Вошел командир разведроты 149-й дивизии старший лейтенант Сухарев. Все командиры как по команде повернули свои головы к вошедшему лейтенанту, затем в сторону командующего Ефремова.
  - Сухарев, если не ошибаюсь? - спросил он.
  - Так точно, товарищ генерал-лейтенант, - бодро ответил тот.
  - Давай, старший лейтенант, поближе к столу, к карте, -пригласил Ефремов Сухарева, кистью правой руки показывая место у стола, - доложи, что удалось узнать о немцах, о системе их обороны, какие силы будут стоять на нашем направлении, - уточнил командарм интересующие его факты.
  Старший лейтенант подошел к столу, и какое-то время изучал штабную карту местности.
  - Товарищ генерал-лейтенант, немцы действительно догадываются, что части нашей армии начнут прорыв. Но видимо они ждут еще не только нас, южнее в полосе 50-й армии обнаружено большое количество техники противника, наверняка группа Белова тоже готовит наступление с целью прорыва к позициям 50-й армии. Учитывая, что группа генерала Белова многочисленней и боеспособней, противник в затруднении, не зная, кто из нас начнет раньше. Разведгруппы старшего сержанта Сальникова и сержанта Нилова нашли брешь в обороне противника. Одна брешь севернее Метлево, другая южнее. Обе находятся в полосе 43-й армии генерал-майора Голубева. Основная трудность - это заболоченность этих участков, другая - немцами на сухих островках болота оставлены опорные заслоны, здесь, здесь, здесь и здесь установлены пулеметные и минометные точки. Считаю часа за 3-4, пока будет изморозь, подтянуть пушки небольшого калибра, расстояние и точное нахождение в темноте объектов разведчики рассчитали собственными телами. Вот их расчеты. У меня все, товарищ командующий армией. Разрешите идти? - отчеканил комроты.
  - Спасибо твоим разведчикам! Свободен! Вижу, не терпится навестить больных, - с улыбкой на лице распрощался Ефремов с Сухаревым.
  - Теперь, товарищи офицеры, приступим к разработке плана, времени у нас два часа. Затем: выдвигаемся в намеченные районы, вышибаем противника с болот. Снова группируемся, перед операцией связываемся с командармом 43-й армии. Желательно начать извне, отвлечь немцев на внешний фронт, затем ударим изнутри. Комдив Мартынов со своей дивизией остаетесь в заслоне, удерживаешь фланги прорыва для себя, к вечеру следующего дня уходишь сам. Это не обсуждается, - закончил Ефремов и приступил к плану прорыва.
  При разработке операции решено, четыре танка из шести в составе 149-й дивизии придет к группе первого прорыва. Взамен Ефремов приказал влить в состав мартыновской дивизии сорокопяток и батарею дивизионных орудий, также оставить остатки топлива. В середине ночи армия начала движение на северо-восток в полосе 43-й армии, дивизии шли четырьмя колоннами, опасаясь большой растяжки обессиленных бойцов. Место сбора - двухкилометровая полоса от места немецкой обороны.
  Как не старались командиры всех рангов поторапливать бойцов, но с каждым километром движение колонны замедлялось, приходилось делать недолгие привалы, чтобы как-то восстановить силы личного состава. Кухни подогревали бульон из конины и небольшими порциями раздавали бойцам, начинающим движение вперед. Горячая пища ободряла солдат, и движение ускорялось к месту сбора.
  Каждая батарея знала свою цель, расчеты заняли удобные позиции для ведения огня. Взлетела ракета, осветив чуть посветлевшее небо, орудия ударили залпом, островки, покрытые голыми зимними кустарниками и редкими деревьями, взрывами вырывало из промерзлой земли, бросая во все стороны. После пятого залпа батальоны Воликова и Орлова перешли в наступление, немцы открыли огонь из пулеметов, поддержанный минометами. Корректировщики засекали их, давали координаты на батареи. Роты начали занимать немецкие позиции, части армии вошли в прорыв к рассвету. Они были в лесах противоположного берега, танки протащили, наведя не хитрые части с тонкоствольной древесины. Прилетевшие немецкие самолеты сбросили бомбы в пустые кусты. Первый этап операции прошел благополучно, собрали кое-какие немецкие съестные припасы и как можно быстрее, по мере сил, ударились в березовый лес.
  Радист связал Ефремова с генерал-майором Голубевым из штаба 43-й армии. С помощью радиста начались переговоры о согласовании действий. Ефремов кодом дал свои координаты и место будущего наступления. Голубев назначил дату и время на 15-17 апреля 4 часа утра, точную дату назовет после согласования с командованием фронта. 16-го апреля адъютант командарма Гришин сообщил Ефремову, что удар 43-й будет 17 апреля в 4 часа утра. Разведка доложила, что на флангах армии больших немецких войск не нашли, они просто были не в силах охватить большой район.
  Генерал-полковник Модуль командующий 4-й танковой армией приказал командиру 5-й танковой дивизии послать полк в район действия остатки 33-й армии и предотвратить прорыв линии фронта. 9-я пехотная армия направила в этот район части семи дивизий, группе генерал-лейтенанта Ефремова грозила смертельная опасность.
  На позиции 149-й дивизии немцы бросили большие пехотные и моторизованные части, поддержанные бомбардировочной и истребительной авиацией. К обеду селение Износки превратилось в вспаханное от воронок поле с холмами, усеянное убитыми бойцами. А немцы, контратакующие позиции полков, не могли понять, откуда у русских берутся силы в этих перепаханных с землей телами убитых бойцов, так ожесточенно драться за каждый метр мертвой земли. Комбат капитана Стихина просил у комполка подполковника Сосновского роту и гранат.
  - Стихин! Посылаю тебе роту из батальона Попова и ящик гранат. Держись, родной, чем могу. Всем тяжело, капитан, - как мог взбодрил комбата Сосновский.
  Полк Попова стоял в обороне между Износками и Метлево, немцы не жалели сил, одна атака сменяла другую, авиация сделала уже больше десятка вылетов. Прорыв позиций полка давал немцам возможность расчленить оборону дивизий на две части, окружить каждую в отдельности и уничтожить. Понимая это, Мартынов чем мог поддерживал полк Попова. Резервы подходили к концу. Не считаясь ни с чем, он взял у Хохлова роту и две батареи и бросил их в оборону Попова. Немцы отошли, оставив двенадцать танков, восемь бронемашин, три самоходных орудия и более батальона убитыми. Мартынов запросил комполков доложить о потерях. Цифры были удручающие. Погибло и было ранено около пятисот человек. Дивизион противотанковых орудий, две батареи дивизионок, поврежден один танк, хоть они не принимали участия в бою.
  Ефремов отдыхал в наскоро с сознанием дела построенном шалаше. Его разбудил взволнованный капитан Кузнецов.
  - Товарищ генерал-лейтенант! На связи генерал-майор Голубев, просит сообщить координаты для приземления самолета, - выпалил без остановки он.
  - Дай карту! - попросил командующий.
  Юрий повернулся к столу из ящиков, на ощупь нашел фонарь, с его помощью нашел нужную карту и подал генералу.
  Геннадий Юрьевич выхватил из его рук фонарь, осветил карту, нашел нужное место.
  - Вот, Юра, лучший район для посадки самолета, беги, передай координаты. Скажи, что через два часа площадка для посадки будет готова, - командарм отдал распоряжение Кузнецову, сам пошел в полк майора Сальникова. В лесу, в оврагах, воронках от снарядов, кучками сидели бойцы, вытянув поближе к огню руки с промокшими портянками, высушивая их, держа над костром, то и дело, смеясь, отдергивая босые ноги, обжигаемые жаркими углями по кромкам костра. Ефремов обратил внимание, что костры не дымили. Бойцы заготавливали сухой валежник. Он чуть дымя, сразу возгорался. Ефремов нашел штаб 173-го полка, вошел в шалаш из хвойных лап елей.
  - Товарищ генерал ..., - командующий взмахом руки прервал доклад.
  - Евгений Викторович, я твой полк лично попросил у твоего комдива, как более боеспособный, укомплектованный кадровыми бойцами, участвующими во многих боях. Задача тебе, Женя, пошли вот в этот район батальон. Нужно из этого лесного поля сделать небольшой аэродромчик. Через два часа там нужно принять У-2, - как бы ненавязчиво приказом, понимая, что люди в полку уставшие, без горячей пищи, сырые и озлобленные, командарм полушутя поставил задачу комполка.
  - Товарищ командующий, полоса для посадки будет в срок, - лихо отрапортовал Славков, уверенный в своих бойцах.
  - Хорошо, Женя, после исполнения доложи. Мне пора, дел по горло. До свидания, Евгений Викторович! - специально на равных попрощался он с майором и пошел назад в сопровождении Гришина и двух автоматчиков.
  Самолет приземлился в назначенное время, капитан Славков не подвел. Он, чтобы выполнить поставленную задачу, сам ходил по ротам батальона, собирал все съестное, которое предлагали ему красноармейцы. Повар сварил какое-то варево и каждые пятнадцать минут сменившуюся группу подогревал сваренным неизвестного рецепта.
  Ефремов терпеливо дождался летчика, который не глушил мотор, вылез на крыло, спрыгнул на землю и поспешил к ждавшему его генералу.
  - Товарищ генерал-лейтенант, приказ командования фронта доставить вас на большую землю, - приложив руку в кожаной перчатке к летному шлему, доложил старший лейтенант.
  - Очень польщен такой заботой к моей персоне, только я другой помощи ждал последние полтора месяца от командования фронта. А теперь мне предлагают бросить свои войска погибать и потерять честь офицера, укрываться в безопасное место. Мой ответ командованию: «Нет!» Я привел их сюда, здесь с ними и останусь, а будет безвыходная ситуация, погибну с ними в бою, - твердо ответил отказом он.
  - Но товарищ командующий! У меня приказ доставить вас в штаб Западного фронта, - настаивал летчик.
  - Слушай, сокол ты наш, мой приказ. Сейчас мои офицеры принесут регалии нашей армии. Ты все знамена подразделений нашей 33-й армии доставь по назначению. Генерал-майору Голубеву передай, мы готовы, пусть начинает в намеченное время. Извини и прощай, старший лейтенант, у меня много не отложных дел. Честь имею! - закончил Ефремов не приятный для его ушей разговор. Он повернулся и пошел, удаляясь в зимний лес, приятно шумевший голыми ветками, словно приветствуя его выбор.
  Генерал-фельдмаршал Клюге командующий группой армий «Центр» потребовал от командующего 9-й пехотной армией, 4-й пехотной армией и 3-й армией выделить достаточное количество войск, для уничтожения остатков 33-й армии генерал-лейтенанта Ефремова.
  Кровопролитные бои дивизии Мартынова достигли своего апогея. Позиции батальонов не переставая бомбила немецкая авиация, артиллерия всех калибров и губительный огонь полковых минометов, вздымали землю сплошной стеной, хороня под сотнями килограммов живых и мертвых. Но бойцы стояли. Боеприпасы подходили к концу. Мартынов послал последние две роты резерва с остатками боеприпасов. Комдив позвал капитана Кузнецова. Геннадий Юрьевич не покидал своего «НП» с начала атаки, что позволяло ему своевременно оказывать помощь воюющим войскам на переднем крае.
  - Вызывали, Геннадий Юрьевич? - спросил адъютант.
  - Вот что, Юра. Нужно срочно найти Елену Валерьевну и привести сюда на мой «НП». Сам понимаешь, какие сейчас раненные. Нам от силы осталось полтора-два часа. Сейчас они перегруппируются, бросят свежие войска, а пока будут нас расстреливать артиллерией, бомбить с воздуха. Сначала найди начальника штаба, танкового комбата, начальника разведки, начальникам тыла и рембазы, собрать с восточной стороны селения все, что у нас может поехать. Потом сразу беги в госпиталь, - комдив выглядел усталым, полушубок был измазан грязью. Проводив взглядом Кузнецова, он устало присел на сколоченный на скорую руку топчан.
  Юра бежал перебежками. От одной воронки к другой. Ему нужно попасть в лесную балку, там он оставил бойцов и шесть ездовых лошадей. До леса было каких-то пятьсот метров, но фрицы устроили такой «конец света», что добравшись до кромки леса, ему показалось, что прошла вечность. Он оседлал две лошади и поскакал в сторону госпиталя.
  «За этим пригорком должен появиться лагерь», - подумал Кузнецов, плохо узнаваемый местами лес был оголен поваленными стволами деревьев, будто здесь прошел ураган небывалой силы. Оказывается, это была прелюдия в сравнении с тем, что он увидел в госпитальном лагере. Огромные авиационные воронки с неоднократным попаданием в одно место, превратили это место в что-то неземное, часть какой-то планеты, изрытую метеоритами. Все, что горело, уже выгорело, а деревья были выкинуты за пределы госпиталя, видимо они не успевали приземляться от частоты разрывов авиационных бомб, их просто сильной волной выносило за пределы. Он остановился без надежды встретить в этом адском месте живые души. Слава Богу! Он ошибся, его неожиданно окликнули бойцы, прятавшиеся за деревьями.
  - Кто такой? - вопрос сильно опустил его на грешную землю.
  - Я капитан Кузнецов, адъютант комдива Мартынова,-он весело откликнулся, похлопывая себя по груди ладонями.Увиденное словно отняло у него что-то живое, бойцы вернули ему жизнь, если хотите - душу.
  Он дернул поводья, конь фыркнул, послушно пошел, натягивая поводья второй, лошадь вытянула морду, тронулась следом.
  - Что здесь произошло, бойцы? Откуда они узнали место расположения госпиталя? - спросил Юра бойцов, подхвативших его коня за узды.
  - Тут, товарищ капитан, такое дело получилось. Когда у вас там загремело, загрохотало, прибежал постовой с секрета, сказал, что с неба парашютисты спускаются. Наш взводный собрал нас цепью, направил к месту высадки диверсантов. Их было десять человек. Все с автоматами. Мы взобрались на тот пригорок, взводный точно рассчитал. Взвод был на вершине, а немцы отцепили свои парашюты. Приказ лейтенанта был атаковать в рукопашную, в тихую, они нас заметили метров за десять, но было поздно. Мы их сперва положили гранатами и сразу быстрым рывком сблизились с ними в рукопашную. Кто из немцев находился подальше, успели полоснуть из автоматов, тяжело ранили взводного. Самое паршивое, их командир выпустил три ракеты в сторону госпиталя. Мы еще рвали друг другу глотки, когда там началось свето-представление. Эти суки хорошо были подготовлены. Нас было восемнадцать, а осталось только трое, - закончил свой невеселый рассказ ефрейтор.
  - Слушай, ефрейтор, а капитан Петушкова жива? - спросил боязливо, отгоняя наседавшие в голове плохие мысли Юра.
  - Жива, товарищ капитан, мы успели ее вытащить из этого ада. Там она, мы ей из веток навесик соорудили, костерок развели, из-под снега брусничного листка нарвали, какой никакой наварчик получился. Пойдемте, мы вас проводим, тут не далеко идти, - не отпуская узды, они повели Кузнецова вместе с лошадью вглубь леса.
  - Дело такое, бойцы, мы им здесь как кость в горле застряли. Если не пойдем на прорыв, они нас всех здесь похоронят. У них войска трех армий воюют, разницу видите, бойцы? - капитан с умыслом сравнивал силы дивизии с немецкими.
  - Видим, товарищ капитан, дело тут вовсе не в количестве их войск, а внутри каждого солдата, чтобы нас победить, товарищ капитан. Вначале нужно убить нас изнутри, победить наш дух, душу русского солдата, а это после всего увиденного будет невозможным. Мы в смертельной агонии вырвем зубами гланды и зальем их поганой кровью матушку-землю, -  проговорив эти слова, у ефрейтора горели глаза, создавая магическое чувство, словно перед Кузнецовым стояли тысячи таких ефрейторов.
  - Да, друзья, с такими людьми, о которых ты сказал сейчас, товарищ ефрейтор. Наша Великая страна непобедима, - поддержал его призыв к бессмертию «За Родину» Кузнецов.
  Елена Валерьевна сидела у костра, смотрела на костер широко раскрытыми глазами, и ее взору возникала снова и снова эта страшная картина. Она закрывала ладонями уши, чтобы не слышать эти раздирающие сердце крики раненных, не имеющих сил как-то спастись, от сирен пикирующих бомбардировщиков перед тем, как сбросить точно в цель смертельный груз. Те, кто мог передвигаться, опираясь друг на друга, медленно выбирались из палаток, веточных шалашей, их в доли секунды разрывало в клочья разрывами многокилограммовых авиабомб.
  В какие-то сорок-пятьдесят минут госпитальный городок был превращен в могильник, многие наверняка были закопаны живьем. Она увидела всадника и своих спасателей, на душе как-то стало поспокойней. «Значит не одна. Гена наверняка кого-то послал за мной, неужели у него еще находится время думать о других, наверное, и обо мне. Какой он все-таки заботливый. Мой Геночка!» - почему-то подумалось Елене. Капитан медицинской службы Петушкова подняла глаза, услышав отдаленный цокот копыт. Всадника вел ефрейтор, держа под узды его лошадь. Ей показалась знакомая фигура, контуры лица, она не поверила себе - «Юра! Это же Юра Кузнецов, адъютант Мартынова. Я знала, я верила, он не бросит меня в такое страшное время» - шептала она как молитву, утирая со щек слезы радости и надежды на спасение из этого ада.
  У нее не хватило сил встать на ноги, опираясь на руки, она сперва встала на колени, потом перебирая руками по стволу березы, она все-таки встала и, качаясь от слабости, тихонько перебирая ватными ногами, последовала на встречу. Юра все это видел, соскочил с коня и широкими шагами устремился к Елене Валерьевне. Они обнялись, она плакала, что-то говорила, получалось все невнятно. Кузнецов понял, достал из кармана галифе чистый платок и подал ей. Она, стесняясь, не громко высморкалась, переложила платок, вытерла слезы.
  - Юра, как обстоят дела в дивизии? Комдив сможет вывести нас из этого кошмара? - Елена, оправившись от стресса, уже спокойным голосом спросила Кузнецова.
  - Понимаете, товарищ капитан, вы офицер Рабоче-крестьянской Красной Армии, хотя и медицинской. И такие слова, как кошмар, в военном деле не существуют, есть слово «оперативное окружение превосходящими войсками противника». А ваши слезы, Елена Валерьевна, дисквалифицируют вас как паникера, так что будьте вы осторожнее в выражениях, на нас смотрят бойцы. Они верят в нас, - капитан Кузнецов провел политбеседу, больше для красноармейцев, которые все видели и слышали, и это нужно было объяснить им, все-таки перед ними стояла женщина.
  - Юра, я все поняла, - успокоившимся голосом сказала Елена.
  - Хорошо, что все поняли, быстро седлайте обоих коней и галопом едьте в дивизию, дивизия накапливается в восточном краю селения Метлева! Доложите генерал-майору Мартынову, что я и капитан Петушкова направляемся в расположение полка майора Зайцева. Все, - он помог ефрейтору влезть в седло, второй, видно деревенский, уселся сам. Кузнецов хлопнул лошадей по холкам, они тихонько перешли на рысь, вскоре скрылись между холмами, заросшими деревьями.
  - Пойдем, Елена Валерьевна, к костру, погреем лесной чай, да и двинем на передовую с другой стороны, слышишь, как там тоже грохочет, - разговаривая с Еленой, отвлекая ее от страшных мыслей, ворошил уголь, подкладывая сухих сучьев.
  В блиндаж комдива вошел начальник штаба, левая рука была перевязана, сквозь бинты просочилась кровь сплошным багровым пятном и весела на не первой чистоты бинтовой веревочке.
  - Что, Дмитрий Дементьевич, и до тебя клыки фашистской собаки дотянулись? - весело спросил комдив.
  - Да не во время, Геннадий Юрьевич, подранило. Собрал командиров рот, а тут что-то чиркнуло, рука загорела, словно в огне. Санитар говорит, что еще миллиметров пять не хватило до артерии. Ваш приказ, Геннадий Юрьевич, я выполнил, в окнах оставили небольшие заслоны, остальные стягиваются на Востоке. Медлить нельзя, сами понимаете, по ответному огню немец поймет, что это прикрытие, начнет обход, а мы в походной колонне, - предупредил полковник Коротких о безопасности.
  - Ладно, Дмитрий, пошли, - он пропустил вперед начштаба, сам вышел следом.
  Комдив с начальником штаба, сопровождаемые взводом автоматчиков, подходили к месту сбора частей дивизии. Их порадовал порядок, не было суматохи, красноармейцев комплектовали во взводы и ротами отправляли в лесной массив, находящийся на другой стороне поля, до войны здесь было пастбище для животно-хозяйственного комплекса для выращивания телят. Узнав майора Хохлова, Мартынов направился к нему. Хохлов заметил приближение командования дивизии, скомандовал построение и двинулся на встречу к комдиву.
  - Товарищ генерал-майор! Занимаюсь комплектованием подразделений. Попутно отправляю в безопасное место в лес, там роты собирают в батальоны, командиры назначены, по-видимому, это последняя рота, запаздывают люди от подполковника Сосновского. Командиры полков майор Соколов и Сосновский погибли, я принял командование сводного полка, - закончил доклад подполковник Хохлов.
  - Вольно! Молодец Юрий Семенович, оперативно провел мобилизацию. Шучу, майор, действительно молодец. Заканчивай здесь и догоняй нас, береги себя, Юрий, ты дивизии еще нужен. Пошли, Дмитрий Дементьевич, нам нужно до темноты многое успеть и не дожидаясь, начальник штаба шагнул в вязкую, растоптанную сотнями сапог, жирную слякоть земли.
  Дневной свет садился, когда сводный полк достиг восточных границ окруженных войск дивизии. Атаки противника закончились, с передовой несли раненых, не ходячих бойцов, подхватив, их выводили товарищи. Тут же в лесу копали братские могилы погибшим. Мартынов отдал команды разойтись и не создавать больших групп на случай авиаразведки противника. Сам с начштаба двинулся на «НП» полка. Он находился в третьей линии обороны. Командир охраны проводил в блиндаж майора Зайцева. Пригнувшись, они вошли внутрь. Первое, что они увидели, пламя мерцающей из гильзы сорокапятки, сплюснутой сверху.
  - Товарищ комдив, полк отбил восемь атак, подбили пять танков, складывается впечатление, что немцы снизили давление на моем участке, авианалетов вообще не было сегодня, - доложил комполка Зайцев.
  - Значит, говоришь, не бомбили немцы твои позиции?
  - Так точно, генерал-майор.
  - Что-то готовят нам, ждут нашего прорыва. Понимают, что блокированная дивизия, не получая поддержки и снабжения, скоро выдохнется. Вывод: прорыв к группе Ефремова, - сделал заключение Мартынов.
  Он подошел к амбразуре, слева стоял пулемет «Дегтярева», взял бинокль. Оптика приблизила поле боя, действительно из свежегоревших было пять Т-3, на немецких позициях не видно никакого движения. «И что это могло быть, или немцы ждут нашего прорыва, вполне можно допустить, приготовление запасной хорошо организованной позиции. Тогда замедление смерти подобно и с наступлением темноты нужно начинать», - обдумывал про себя он план.
  - Нужно все обдумать, товарищи офицеры, может случиться, что противник оставит нам организованную пустоту, окружит дивизию и уничтожит, - произнес свою догадку Геннадий Юрьевич.
  - Да, лишенные авиаразведки, мы лишены возможности глубокой разведки позиций противника. Я с вами согласен, комдив, насчет ночного выхода, но впереди пусть идут разведка и саперы. Одни обезвредят мины, другие вовремя предупредят нас об опасности, - добавил полковник Коротких.
  - Хочу добавить к сказанному. Два батальона дивизионок пока с лошадьми оставить здесь. Во-первых, замедлим продвижение, во-вторых, лошади могут заржать, в-третьих, на случай подавления огня противника. Предлагаю взять легкие пушки 45мм и 37мм, бойцы покатят их стволами вперед, опять выигрываем время на разворачивание их в позицию. Мин у нас в достатке и своих и трофейных, предлагаю все заминировать. Это задержит немцев и даст нам возможность оторваться от него, а в случае боя время не оглядываться на тыл, - внес свое предложение майор Зайцев.
  - Все ваши предложения принимаются, - одобрил комдив.
  - Юра, - позвал Мартынов.
  - Слушаю.
  - Найди подполковника Хохлова, пусть начинает минирование на танкоопасных направлениях, места возможного действия пехоты. Продолжать минирование по всему пути продвижения дивизии, всех прилегающих дорог и тропинок. Потом пусть прибудет на «НП», - отдав распоряжение, они все вместе приступили к изучению района будущих боевых действий.
  Немецкое армейское командование понимало сложившуюся обстановку, группа генерала Белова, усиленная десантно-парашютными корпусами, удерживала важные районы южнее Вязьмы, мешая переброске свежих дивизий с Западной Европы. Ко всему добавилась опасность прорыва к группе Белова 11-кав. корпуса и частей 39-й армии Калининского фронта. Напрашивался вывод быстрого уничтожения частей 33-й армии генерала Ефремова. Общее решение трех командующих, не прекращая атак на Износки и Метлево, направить силы пяти пехотных дивизий 4-й пехотной армии и два полка 5-й танковой дивизии 3-й танковой армии. А так как войска генерала Ефремова не имеют авиации, этот тактический ход охвата русской группировки будет замечен. Зная бы об этом, штаб дивизии понял бы этот тактический замысел немцев, и понятна была бы неактивность в восточном секторе. Безвыходность положения остатков дивизии вынуждало командование идти на рискованные действия. Разведка доложила, что найден проход между болотами. Он ни кем не охраняется. Мартынов отдал приказ Зайцеву и Хохлову выводить батальоны по этому проселку и сразу провести разведку, по флангам в глубину по фронту от 3 до 5 километров. Командующий армией генерал Ефремов прибыл в этот район уже в сумерки и пока послали разведку, совсем стемнело.
  Они не дошли какие-то два километра, это было ясно видно, у болотистых берегов стояло две тридцатьчетверки с пробитыми бочками башен. Они даже еще не успели развернуться, как два прямых попадания снарядов сожгли живьем экипаж двух машин. Бойцы и командиры снимали головные уборы, отдавая последние почести своим боевым товарищам.
  Проход на ту сторону, минуя болото, прошел успешно. Роты батальонов устраивались на отдых в положение готовности, чтобы в темноте не было путаницы и неразберихи. Отдыхать не пришлось только группам разведчиков, их вновь отправили прощупать метр за метром фронтовую полосу и составить примерную карту местности.
  Ефремов выдвинул свои войска на исходные рубежи, артиллерия тоже заняла свои позиции, кое-какие ориентиры разведка все-таки им смогла предоставить. Все были в ожидании ракет со стороны 43-й армии. Это сигнал к началу наступления обоих сторон.
  Над темным горизонтом засветились матовым желтым светом три точки, отдаленный раскат отозвался огненным светом вперемежку с грохотом рвущихся снарядов на позициях противника. Ударили орудия 33-й армейской группы, батальоны полка майора Славкова, расправляя на ходу цепи, пошли вперед. Поначалу с немецкой стороны не было никаких признаков жизни, у них были специальные бункера на время артналетов или бомбежки. Видно, наблюдатели засекли атакующие их силы противника. Появились вначале редкие, а затем и залповые разрывы в полосе атакующих.
  Командиры артполков приказали координировать огонь наших орудий для подавления огневых точек противника. Через какой-то промежуток времени огонь с немецкой стороны заметно ослаб. Опять же усилился пулеметный огонь двух дзотов. Ефремов приказал двум уцелевшим танкам уничтожить пулеметные гнезда. Танки рванули с места, раскидывая по сторонам траками промерзшую землю шматками. Каждый взял свой курс на свою цель, с расстояния двухсот метров он несколькими снарядами уничтожил дзоты прямым попаданием в амбразуры. Бойцы батальонов устремились за ними в атаку, для закрепления успеха Ефремов бросил в бой батальоны капитанов Орлова и Воликова, полка майора Устюгова. Немцы не случайно выбрали для обороны эту местность. Холмы и овраги скрывали атакующие порядки наших подразделений, тем самым, мешали руководству боем. Связь то и дело прерывалась, использование рации вело к утечке информации, посылка связных занимала много времени, а ситуация менялась очень быстро. Ефремов в помощь минометчикам послал мелкокалиберные орудия, чтобы хоть как-то ускорить продвижение вперед. Немцы упорно сопротивлялись, имея хорошие укрытия и большой запас боеприпасов, несли огромный урон нашим наступающим батальонам. Армия генерала Голубева наткнулась на плотный заслонительнный огонь орудий и минометов. Снаряды на батареях не произвели нужного эффективного разрушения, неся большие потери в живой силе, вынуждены была отойти на свои рубежи.
  Связной доложил Ефремову, что полки обескровлены, просят подкрепления. Командующий поднял трубку, чтобы полк Трофимова выдвинул в помощь свой батальон. Вбежал подполковник Гришин: «Товарищ командарм. В небе авиация противника, доложил комдив 135-й».
  Над районом вклинившихся в оборону противника наших войск донеслись сильные разрывы, авиационных бомб и вой моторов, выходящих из пике немецких бомбардировщиков. Ефремов понял, что посланные полки попали в мясорубку и помочь им он не в силах. Не успел он повесить на себя грех погибающих полков, как кругом все тряхнуло, и до его слуха донесся грохот разрывов снарядов.
  - Товарищ командующий! Немецкие танки атакуют оба фланга нашей армии, - доложил вбегающий в блиндаж Гришин.
  Ефремов бросился к связи, вырвал трубку у радиста:
  - Нефедов! Нефедов, мать твою! - кричал в трубку командующий.
  - Нефедов слушает! - отозвался майор Суворов, т.к. Нефедов был у Мартынова.
  - Давай все орудия на фланги, бери все колеса, что есть, останови танки любой ценой. Мне нужно вывести войска из-под удара! - отдав приказ, бросил трубку на колени связиста.
  - Федор, найди начштаба, передай мой приказ, чтобы брал под командование 92-ю и 135-ю дивизии и зубами держал правый фланг.
  - Я с 129-й и 43-й дивизиями буду держать левый, отвод войск только по моей команде. Связист, вызывай командира связи ко мне. Я на столе оставлю приказ для него, передашь ему и сразу со связью ко мне, - генерал-лейтенант Ефремов выскочил из блиндажа, его тут же уложило волной взрыва снаряда.
  - Товарищ генерал! Вы не ранены? - спросил наклонившийся над ним майор особого отдела армии Кулик, его начальника минут десять назад убило миной, наскоро похоронили в воронке останки его тела.
  На подходе к местам боев с немецкими танками их встретил начальник армейской разведки полковник Тушин и проводил на «НП». Ефремов припал к окулярам стерео трубки, немецкие танки не ожидали встретить организованной контрподготовки, потеряв пять танков и до роты пехоты, они отошли.
  Командиры разведгрупп Сальников и Нилов доложили начальнику разведки дивизии майору Трохину, что сплошной обороны у немцев нет. Хорошо выбранные взгорья для опорных точек с артиллерией и минометами, давали немцам возможность удерживать местность плотным огнем. Они точно указали на карте опорные позиции, что позволило скоординировать точный огонь артиллерии. Ближние огневые точки решили уничтожить мелкими орудиями, а дальние 82мм дивизионными пушками. Проснувшись от дальних раскатов орудий и разрывов снарядов тяжелой артиллерии, которая имелась в данный момент на внешнем Западном фронте 43-й армии, Мартынов осознал, что армии пошли во встречных направлениях. До их района оставалось 7-8 километров. Комдив посмотрел на фосфорный циферблат командирских часов, было 15 минут пятого утра. Связист позвал к аппарату Мартынова.
  - 49-й слушает? - кодом спросил комдив.
  - Слышишь? - на вопрос вопросом спросил Коротких.
  - Слышу, давай всех ко мне, я думаю, тянуть дальше нельзя, - распорядился комдив, они давно уже разговаривали по именам, невзгоды, которые они прошли их сблизили, дивизионного комиссара они похоронили еще в боях под Вязьмой. Замену не искали ему, а оставшиеся политработники находились в войсках. Им, командирам, агитация не нужна. Первый в блиндаж спустился начштаба, затем с промежутком Зайцев и Хохлов.
  - Товарищи офицеры, - серьезным тоном начал Мартынов, - перед нами стоит сложная задача. Или умереть здесь зажатыми противником, или прямо сейчас пойти на прорыв к основным силам армии. Иного выхода в сложившейся ситуации я не вижу. Решайте! Кто за мое предложение, поднимите руки, - закончил Мартынов и первый поднял руку. Остальные молча поддержали предложение своего комдива, без колебаний проголосовали «за».
  - Я вижу, мы здесь спелись! - пошутил комдив, все улыбнулись, - так, товарищи офицеры, после огневого налета по опорным позициям врага полковника Нефедова, атакуешь ты, майор Зайцев, следом при поддержке двух танков пойдут твои батальоны, подполковник Хохлов. Начальник тыла полковник Степанов. Твоя задача подготовить тылы к движению. Капитан Петушкова, поступаете в его распоряжение. Все! Начало в 5-00. Дальше по обстоятельствам. Наша война здесь не предсказуемая, - он встал, дав понять, что заседание закончилось. Они остались вдвоем с начальником штаба, продвинулись к карте, еще раз за разом проверили свои действия, ошибок вроде не было.
  Залп артиллерии ударил как гром в ночном небе, зарницы от выхлопов огня орудий осветили наш передний край.
  В разных краях укутанных темнотой ночи местности вспыхнули огненные разрывы карликовых вулканов, снаряды ложились кучно, роты батальонов майора Зайцева поднялись из окопов, цепью за цепью исчезали в темноте. Разведка дала настолько точные данные, что немцы после нашей артподготовки отплевывались отдельными орудиями с уцелевшими минометами, не нанося ощутимого урона нашим батальонам. Вскоре вспышки от гранат, автоматно-оружейных выстрелов, откатились глубоко вперед. Обозы дивизии тронулись с места, заранее подготовленные к походу. Когда рассвело, немецкие летчики потеряли следы дивизии генерала Мартынова, что-что, а уходить от преследования Геннадий Юрьевич научился в первые дни боев в лесах Белоруссии. Он решил первым делом наладить связь с командующим. Радист долго вслушивался, крутя ручку настройки частот, наконец в наушниках донесся позывной командарма.
  - Первый! Я 149-я, прорвались, идем к вам. Жду указаний.
  - Следуйте без остановок, нужна ваша помощь. Конец связи.
  - Левушкин, свяжись с майором Зайцевым, - приказал связисту.
  - 32! Тридцать второй, вызывает 49-й, - для дивизии Мартынов сделал код без первых цифр полков, батальонов.
  - Я тридцать второй!
  - Выходи на исходную позицию.
  - Давай тридцатого.
  - Тридцатый! Я сорок девятый!
  - Тридцатый слушает, - отозвался подполковник Хохлов.
  - Тридцатый, выходи на исходную.
  Мартынов подошел к костру, где грелись начштаба с остальными штабными офицерами.
  - Товарищи офицеры, по коням, через двадцать минут выходим, - без предисловия скомандовал Геннадий Юрьевич.
  Все быстро встали и быстрыми шагами удалились выполнять свои дела. Комдив присел к начальнику штаба, протянул руки к огню и выпустил густой клуб дыма, смешанный с холодным воздухом.
  - Дмитрий, первый торопит, похоже, дела там плохи. Коридор не прорвали, наверняка немцы зажали дивизии танками. Слышишь, какой грохот, а до армии не меньше восьми километров. Если командующий завязал бой, навязанный противником, то боеприпасов у войска не хватит до конца дня. Нужно торопиться, Дмитрий. Если немцы прорвут стыки дивизии, армию быстро накроют по частям. Я предлагаю, все, что мешает продвижению, в зад колонны. Потом догонят, - Мартынову трудно было это говорить, но обстоятельства заставляли сделать такое.
  - Гена, я же все понимаю и то, кем ты рискуешь. Предлагаю оставить в охрану комендантский взвод с майором Куликом, вооружение у них автоматическое и пулеметы имеются, боезапас полный, - добавил начштаба.
  - Согласен Дмитрий. Пошли. Время, - докончил разговор комдив.
  Дивизия уходила, оставляя обозы с имуществом и раненными.
  Группа Ефремова отошла на новые позиции, поля боев обоих флангов были усеяны подбитыми танками, немецкое командование бросило новые танковые батальоны, усилило артиллерию тяжелыми гаубицами, увеличили самолетовылеты. Бойцы дивизий почти пять месяцев не прерывали боев, привыкли и научились вести бои с немецкими танками, что касается авиации, то против нее не было средств борьбы. Бомбы буквально разрывали окопы или вообще засыпали их напрочь, особенно страдали артбатареи. Они были недвижимой мишенью для немецких летчиков. Больше половины орудий полков были выведены из строя, их заградительный огонь слаб, танки сманеврировали на правый фланг 43-й дивизии. В ней оставалась одна батарея 45мм противотанковых пушек, у немцев уже намечался успех прорыва. Как вдруг ударили 82мм орудия, с одного танка слетела башня, два закрутились с перебитыми гусеницами, три танка вспыхнули факелами, остальные, отстреливаясь, попятились назад.
  Мартынов послал разведчиков встретить тылы, а сам пошел искать «НП» командующего. Он нашел его на взгорке среди густого разросшегося березового леска, верхние ветки хорошо маскировали верхушку взгорья. Внутрь тыла выкопанная пещера с амбразурами, стены и потолок крепились сплошной нетолстой древесиной. Вокруг «НП» вырытые окопы с ходами сообщения, два орудия и пулеметные расчеты. Комдив вошел внутрь.
  - Товарищ генерал-лейтенант, ваш приказ выполнен. Докладывает командир 149-й дивизии генерал-майор Мартынов.
  - Ну, здравствуйте, Геннадий Юрьевич! Вовремя, прямо в самый раз. Твоему чутью, конечно, не откажешь. Что, Геннадий Юрьевич, людей много потерял? - без обиняков спросил Ефремов.
  - Со мной по численности полк, думаю, этим все сказано, - спокойно ответил Мартынов.
  - Согласно фронтовой авиаразведке, против нас действуют части восьми немецких дивизий и пятая танковая дивизия 3-й танковой армии. Утром передали, что готовят большую группу войск для прорыва к нам. Я думаю, опять отговорки. Нужно было еще до Вязьмы в наши коридоры, сейчас не прорвутся, - закончил мрачно командующий.
  Адъютант командующего принес чаю в солдатских кружках и сушеных два куска хлеба на блюдечке. Два генерала молча закурили папиросы, посмотрели на скудный ужин, Ефремов подмигнул Мартынову, хрустнул сухарь в его крепких зубах, смачно запитый крепким чаем без сахара. Мартынов, тоже наголодавшись за день, захрустел своим куском, запивая чаем, как ни странно, ощутил необыкновенный вкус от съеденного.
  - Ну, что будем делать дальше, генерал-майор? -обыденно спросил командарм.
  - Что я скажу, для вас генерал-лейтенант, не секрет. Просто хотите заручиться моим мнением.
  - Да, бросьте комдив, кого мне здесь бояться. Командование далеко и до него не достучаться. Говори генерал, а я сверю со своим мнением, - командующий при этих словах добродушно улыбнулся, показывая собеседнику свою открытость.
  - Честно говоря, наше положение однозначно. Снаряды на исходе, силы тоже. Танки штыком не победишь. Остается одно, держать фронт, а с наступлением темноты, уходить в лес, - высказал свое мнение Мартынов.
  - Да, Геннадий Юрьевич, это единственно правильное решение, сохранить личный состав от позорной бойни. Если сейчас начать отход, - поддержал выводы своего комдива генерал Ефремов. - для нас сейчас главное левое крыло нашего фронта. Прорвется там немец, мы попадем в капкан. На западе наверняка уже заслоны. Мы в кольце, комдив, -добавил он.
  Адъютант Пришлин предупредил, немецкая авиация на подходе.
  Снова все затряслось, загудело, завыло. Кругом слышались стоны раненых.
  С «НП» Мартынов наблюдал за происходящим адом, который устроила авиация противника, зная о безнаказанности, немецкие летчики, не торопясь, с высокой точностью попадали, истязая без того измотанных бойцов дивизий. Красноармейцы просто сидели спиной, прижавшись к стенкам окопов, и молили Бога, чтобы пронесло, ну а если, то сразу. Немецкие танки благодаря бомбежке, без потерь прошли до половины пути, достигли места подбитых машин и, используя их как прикрытие, начали обстреливать наши артточки. Артиллерия понесла большие потери. У минометчиков закончились мины. Немцы это поняли и пошли на прорыв за танками. Шли бронетранспортеры с пехотой, дальше мотострелковые батальоны. Танки остановились, страхуясь от гранат, начали добирать оставшиеся орудия. Подошедшая пехота, под прикрытием башенных орудий и пулеметов, ворвалась в траншеи первой линии. В окопах завязался рукопашный бой, русский перемешивался с гортанным немецким говором, раздавался звон металла, ударявшихся в них прикладов, чаще слышался хруст сломанных костей, черепов и неестественный звук входа металла в тело человека. Подъехавшая мотопехота из крупнокалиберных пулеметов, укрепленных на лючках мотоциклов, не давала подойти нашему подкреплению из дальних окопов. Ходы сообщения были под усиленным огнем немцев.
  Левый фланг 33-й армии танки противника рассекли в двух местах. Начальник штаба армии генерал-майор Хромов был убит осколком в голову. Остальные части двух дивизий, отстреливаясь, начали беспорядочный отход. Многие красноармейцы не находили другого выхода, как смерть, бросались с гранатами под танки, рвали себя и немцев, считая, что плен позор.
  Командующий 33-й армией генерал-лейтенант Ефремов выбежал из блиндажа, пытаясь остановить обезумевших бойцов и направить в лес. Фугасный снаряд осколком разорвал ему левое бедро. Теряя сознание, командующий выстрелил себе в висок. Красноармейцы, словно по команде, остановились так, что задние наперли на передних. Они бережно подняли своего командарма на свои плечи и, не обращая внимание на бушующую вокруг смерть, сменяя убитых, бережно перехватывая тело любимого генерала, скрылись в апрельском, набирающем весеннее тепло солнечных лучей, лесу.
  Генерал-майор Мартынов отвел остатки своей дивизии, сто восемнадцать человек, на заранее подготовленные позиции. Он накануне выбрал не далеко от кромки леса три высотки, заросшие кустами боярышника. Комдив установил на каждой высотке по орудию сорокапяток с тройным боезапасом и сектором обстрела на сто восемьдесят градусов. Орудия прикрывали разрозненно отступающие остатки двух дивизий генерала Костина и полковника Григорьева. Курсовые пулеметы, установленные на башнях танков, косили бойцов, словно косарь траву. Орудия, не досягаемые огнем башенных орудий, выводили танки из строя один за другим. Справа комдив увидел в бинокль отходящие части левофланговых дивизий, танки запросто расстреливали бойцов и командиров из орудий и пулеметов. Что характерно, не было ни одного самолета, командование решило, что для них это дорогое удовольствие, тем более остатки 33-й армии зажаты в клещи и не имеют средств борьбы с танками. Мартынов приказал правому расчету помочь отступающим частям, тем более этот сектор для них был удобнее. Два танка завертелись с перебитыми гусеницами. Один зачадил, поганя небо своим дерьмом. Лишившись хода, танки нашли позиции наших орудий, начали посылать снаряд за снарядом в правую сопку. Их поддержало еще три танка. Изрыв весь верх сопки, бруствер, защищающий орудия и расчет, осыпался, оголив защитников. Этим воспользовались немецкие танкисты. Несколько залпов пяти орудий смели, превратили в хлам все, что там находилось. Мартынов засек, что немецкая мотопехота взяла вправо, пытаясь отсечь отходящие войска армии. Он тут же приказал крайнему орудию уничтожить мотоциклистов. После первых выстрелов было опрокинуто несколько мотоциклов, но танки подошли к угрожающему расстоянию и более двадцати стволов ударили почти разом. Мартынов очнулся от чего-то прохладного. Он с трудом открыл глаза и увидел лицо Елены. Его голова лежала на коленях, грудь сильно горела, и трудно было дышать.
  - Лена, как ты здесь? Тут опасно находиться! Немцы сейчас отсекут нас от леса, и тогда спасения не будет, -натянуто, с бульканьем в горле, с трудом проговорил комдив.
  - Геночка, любимый ты мой! Ты что, с ума сошел, ты разве не догадываешься, что жизнь без тебя не имеет для меня никакого смысла, - она говорила, целуя его лицо. Слезы капали ему в глаза, он морщился, она платком вытирала их.
  - Лена, там у меня в планшете гранатка завалялась, -старался шутить он, превозмогая боль, улыбался.
  - Вот, Гена, держи. А что, с виду такая маленькая, но тяжеленькая, - она подала лимонку в левую руку Геннадию Юрьевичу. - А что, любимый, мы там встретимся, ведь старики говорят, что жизнь - это только начало, - она прикрыла лицо платком, чтобы он не увидел ее слез прощания. Он взял ее руку в свою, поднес к своим губам и целовал их по переменке.
  - Правда, милая, истинная правда. Душа солдата журавлиная, в небо просится. Любимая, мы с тобой солдаты, и наши души вселятся в птиц, и мы сверху будем следить, чтобы страшное слово «война» осталось в прошлом, - Мартынов прервался, он ясно услышал германскую речь. Шаги становились все отчетливее слышаться в талой апрельской весне. - Прощай, любимая!
  - Прощай, любимый!
  Она обняла его за шею, и они умерли в вечном поцелуе.